– Смерть, – прошептала Лираэль и, произнеся слово вслух, поежилась. Повторила его снова, на сей раз чуть громче. Слово совсем простое – и такой простой способ избежать всех докучных неприятностей. На Пробуждение Анниселе она, положим, не пойдет, но как уклониться от всех последующих церемоний такого рода?

А если покончить с собой, рассуждала Лираэль, то ей не придется больше видеть, как девочки младше ее – всё младше и младше с каждым годом! – обретают Прозрение. Не придется стоять среди толпы детишек в синих туниках. Детишек, которые опасливо поглядывают на нее из-под ресниц, пока длится церемония Пробуждения. Лираэль привыкла к этим взглядам – и читала в них страх. Дети боялись, как бы не оказаться такими, как она, – обделенными тем единственным даром, что по-настоящему важен.

И ей не придется терпеть сочувствие Клэйр. Тех, что считают своим долгом остановиться и спросить, как она. Как будто слова способны передать ее чувства. Как будто даже если бы подходящие слова нашлись, Лираэль сумела бы донести до взрослых, каково это – в четырнадцать лет так и не обрести Прозрения.

– Смерть, – снова прошептала Лираэль, пробуя слово на вкус. А что еще ей остается? Она все надеялась, что однажды, в один прекрасный день, Прозрение придет. Но ей уже четырнадцать. Слыханное ли дело, чтобы Клэйра не обрела Прозрения к четырнадцати годам? Сегодня девушке все виделось в черном свете.

– Это самое разумное, – объявила Лираэль, словно сообщая подруге о принятом решении. Голос ее звучал уверенно, но внутри грызли сомнения. Среди Клэйр не принято было добровольно уходить из жизни. Самоубийство окажется последним и безоговорочным, страшным подтверждением того, что она здесь – чужая. Но, наверное, так лучше. А как, собственно, это осуществить на практике? Лираэль оглянулась на тренировочный меч, что висел в ножнах на двери. Клинок этот – из мягкого металла и без заточки. Можно, конечно, броситься на острие, но тогда умирать придется медленно и мучительно. Кроме того, кто-нибудь непременно услышит ее крики и позовет на помощь.

Наверняка существует заклинание, способное остановить дыхание, иссушить легкие и стиснуть горло. Но его, конечно же, не найти ни в школьных учебниках, ни в справочнике по магии Хартии, ни в «Указателе знаков Хартии» – эти две книги лежали на столе рядом. Ей придется порыться в Большой библиотеке, но такого рода знания наверняка не лежат в открытом доступе, а заперты на ключ и защищены чарами.

Таким образом, остаются два относительно доступных способа свести счеты с жизнью: холод и высота. «Ледник», – прошептала Лираэль. Так тому и быть. Она поднимется по Звездноскальной лестнице, пока все будут на Пробуждении Анниселе, и бросится с обрыва на лед. Со временем, если кто-то удосужится поискать, обнаружат ее замерзшее изувеченное тело; вот тогда все поймут, как это тяжело – быть Клэйрой, лишенной дара Прозрения.

На глаза навернулись слезы. Девушка представила, как ее останки проносят сквозь безмолвствующую толпу, собравшуюся в Парадном зале, а ее синяя детская туника, заметенная снегом и покрытая инеем, преобразилась в белую…

В дверь постучали, прерывая поток мрачных грез. Лираэль вздрогнула, облегченно выдохнула. Наверное, Девятидневная Стража наконец-то ее провидела – впервые за все время. Стражи провидели, как она поднимается на вершину ледника и бросается вниз, и послали кого-то предотвратить это будущее, сказать ей, что однажды Прозрение все-таки придет к ней и все будет хорошо.

Не успела Лираэль сказать: «Заходите!», как дверь распахнулась. А значит, никакая это не Девятидневная Стража, беспокоящаяся за ее жизнь. Это тетя Киррит, Попечительница Юных. Или, скорее, определения эти следовало бы поменять местами, ведь она всегда обращалась с Лираэль точно так же, как и с остальными, и уж во всяком случае не выказывала ей той любви, которую ожидаешь обрести в родной тете.