Кто еще тут глупый, фыркнула пантера. Всем известно, что котят заводить нужно зимой, а не в середине весны, как некоторые, и делать это нужно на земле, а не на столе. Еще б на канделябр залезли, затейники.

* * *

Раненые под Альери начали поступать спустя десять минут после ухода графа. Помню, сначала я хотела прокрасться мимо плаца, незаметно добраться до торца замка и по водостоку влезть на западную террасу, где и отоспаться, но потом представила, что скажет на это Тим, и обреченно поплелась в лечебницу.

*

Знаете, кто был одним из первых пациентов Майура в ту ночь? Алан. Алан Ривейра, мой земляничный друг, сосланный Йаррой на флот после казни лорда Дойера. Он лежал на длинном, покрытом белым полотном столе, за которым когда-то обедала княгиня, и умирал.

А я даже не сразу узнала его — он был просто… просто одним из многих, одним из десятков, из сотен раненых, которые ждали моей помощи. Просто еще одним грязным, обожженным, покрытым ранами и синяками мужчиной, чье лицо изуродовано, а тело раздуто от… семь… восемь… тринадцать…

— Боги, четырнадцать шипов! Как он жив до сих пор?

— Он молод, госпожа, — ответил лекарь, вскрывая нарыв. — Думаю, только поэтому. Война не щадит мальчишек…

Я еще подумала — какой же это мальчишка? Плечи широченные, почти как у Йарры, мышцы как у тяжеловоза, ладони — две моих… А потом заметила едва теплящуюся татуировку на запястье и почувствовала, как порхавшие после встречи с графом бабочки в животе осыпались горьким пеплом.

— Нет… Нет-нет-нет… — зашептала я, отказываясь верить.

Этого не может быть, потому что быть не может.

Что бы он делал под Альери?!

Я ошиблась, наверняка ошиблась!.. Вот сейчас я вычищу эту рану и вон ту, промокну кровь, стекающую с плеча, и увижу, что родинок нет.

Их действительно не было. Просто потому, что на плече отсутствовал лоскут кожи.

А Майур уже снимал грязную, все еще мокнущую повязку с лица моего друга, и я не сдержала крика при виде жуткой резаной раны от брови до подбородка.

Я будто оглохла, ослепла.

— Господи… Боже мой…

Куда же вы смотрели, Светлые?! Как вы это допустили? Почему? За что?! Его-то за что?!

И голос Майура — будто из-под воды:

— Хреново… Глаз спасти уже не удастся. Твою мать, а… Как же ты так, парень? Куда ты лез, юный идиот? Славы захотел?.. Воды, что смотришь, дура! — Это уже служанке. — Раствор квасцов и нитки! Дурак, ой дурак…

Меня оттесняли в сторону, но я упорно цеплялась за стол.

— Я могу помочь… хоть чем-нибудь?

— Вы уже помогли, госпожа. Дальше я сам, вас ждут другие солдаты, — отказался Майур. Искоса взглянул на меня. — Лучше прогуляйтесь. Если вы в обморок свалитесь, легче никому не будет… Эй, Сэли! Сэли, да?.. Выведи госпожу, пусть в себя придет.

— Нет! — взвизгнула я, вцепившись в руку Алана. — Я не пойду! Никуда не пойду!

Как же так, Светлые?! За что?!

Алан, боже мой, Алан… Земляничная вода и ромашки, кувшин вишневого компота на двоих, воздушный змей с хвостом из моих лент: «Он летит! Летит!» Душный воздух конюшни, охапка сена, темные, до лопаток, волосы, собранные в низкий хвост: «Я люблю… лошадей». Танцы с лучами и неподдающийся прием: «Здесь все просто, госпожа». Побег с уроков — через окно библиотеки, безумные скачки по летнему лугу, купание в реке и темные с зеленым отливом глаза: «Оденьтесь, госпожа. Простудитесь». День Поворота и венок из омелы: «Не буду я с вами целоваться! Лорд Орейо меня прибьет!.. Лаура, ты обиделась? Подожди, Лаура!.. Прости! Можно, в щеку? Пожалуйста?..» Осенняя ночь, скользкий карниз под пальцами, узкое окно и крепкие руки, которые точно не уронят: «Ты с ума сошла! А если Тимар узнает?»