С развитием «хлопковой экономики» Юг стал больше связан с европейским рынком, нежели с Севером. Между тем метрополией Америки стали северные Пенсильвания, Нью-Йорк, Массачусетс и Иллинойс. Превращение Юга в периферию и нежелание плантаторов перестраивать выгодную им экономическую плантационную систему увеличило межрегиональную политическую напряженность и тем самым явилось дополнительной предпосылкой массового вооруженного конфликта, расколовшего страну.

До поры до времени южане добивались защиты их интересов резолюциями конгресса и вердиктами судов. Затем часть рабовладельцев приняла спорные в правовом плане меры – утверждение плантаторского хозяйства на только что присоединенных западных землях, где большинство составляли сельские предприниматели – белые фермеры. Соперники в борьбе за землю стали применять оружие (в новообразованных штатах – Канзасе и Небраске в 1854–1856 годах происходила «малая гражданская война»). Другим толчком к войне оказалась возросшая нетерпимость аболиционистов Северо-Запада. Их пропаганда создала в массовом сознании контрастные образы рабовладельца-угнетателя и безропотного раба-страдальца.

Олицетворением предвоенного экстремизма стали действия непримиримого аболициониста Джона Брауна, развернувшего с группой родичей частную войну против плантаторов в Канзасе, а затем на Юге – в Виргинии. (Браун в 1859 году во многих отношениях пошел дальше нашего соотечественника генерала Лавра Корнилова в 1917 году – отряд американского аболициониста прибегнул к физическому насилию и сражался до последнего патрона.)

Мятеж Брауна постигла участь выступления Корнилова – он был подавлен за сутки. Но события в Харперс-Ферри означали перемещение очага Гражданской войны из западной глухомани в обжитые районы страны – почти в пригороды федеральной столицы. А гибель отважного канзасца на эшафоте сделала его на Северо-Западе героем и мучеником (хотя Браун боролся против законной власти Виргинии и тем самым – против чтимых американцами «прав штатов»). Вскоре была сложена песня «Душа Джона Брауна», безудержно прославлявшая Брауна и его соратников и называвшая Виргинию «отчизной подлецов»[3].

Вооруженное противоборство в Канзасе и Небраске и дело Брауна в Виргинии явились прологом Гражданской войны. Они вскрыли уязвимость американской федеральной демократии, допускавшей принудительный труд и включавшей необъятно широкие права штатов. Обнажились пробелы во власти центра – он не был обязан вмешиваться в конфликты внутри штатов и на законном основании устранился от урегулирования вооруженных конфликтов как в Канзасе и Небраске, где брали верх аболиционисты, так и в Виргинии, где утвердились сторонники рабовладения. Тем самым федеральная власть невольно поощрила как южных, так и северо-западных экстремистов. А экстремисты в свою очередь все меньше ориентировались на соблюдение правопорядка.

«Я, Джон Браун, теперь глубоко убежден, что только кровь смоет преступления этой греховной страны», – писал накануне казни мятежный канзасец. Его слова заучивали и повторяли многие аболиционисты.

Индивидуальные, а затем групповые эмоции неудержимо выходили из-под контроля, шаг за шагом становясь из следствия событий их причиной. Резервуар политической терпимости иссякал. Различные общественные силы, не желавшие зла себе или стране, вели социум к массовому кровопролитию. Конституционно закрепленное право граждан на оружие послужило фактором, приблизившим наступление внутреннего конфликта.

Подобная же эскалация противозаконных и глубоко эмоциональных действий отчетливо прослеживается на примере двух других изучаемых государств. В российской и испанской истории нетрудно обнаружить параллели с событиями в Канзасе и Небраске. Таковы восстания 1905–1907 годов, особенно сильные в Донбассе, Латвии, Москве и в городах на Великой Сибирской магистрали; выступление Корнилова в 1917 году и массовые волнения в испанской Каталонии в том же году; мятеж генерала Санкурхо в Кастилии и Андалузии в 1932 году; анархо-коммунистическая «Астурийская советская республика», провозглашенная в 1934 году в Северной Испании. Каждое из названных событий было репетицией последовавшей затем большой гражданской войны. История словно намечала ее основные будущие анклавы.