Оговоримся, однако, что некоторая часть крестьянско-фермерских масс вполне сознательно присоединилась к социальному меньшинству, у которого было меньше шансов на военную победу. В России так повели себя сельские трудящиеся Дона, Кубани, Урала, Псковской губернии, Алтая, Дальнего Востока, в Штатах – фермерство пограничных Виргинии и Теннесси. В этих регионах крестьянско-фермерским (казачьим) массам не противостояли рентабельные поместья крупных землевладельцев. Небезуспешные действия белых сил Анненкова, Врангеля, Дутова, Краснова, Семенова, Юденича облегчались значительной добровольческой крестьянско-фермерской прослойкой в их составе – факт, который затем старательно затушевывала историография, именовавшая себя марксистско-ленинской.

Подчеркнем обстоятельство, которое получило у нас освещение только в последние десятилетия. К концу нашей Гражданской войны обнаружился отход немалой части крестьянских масс от побеждавших левых экстремистов с их продовольственной диктатурой, попранием политической демократии и вызывающим безбожием. Этим во многом объясняется длительное топтание красных армий на пороге Поморья (1919–1920 годы), Крыма (1920 год) и Дальнего Востока (1920–1922 годы). Но крестьянство не часто присоединялось к социальному меньшинству – Белому движению, предпочитая стихийно образовывать самостоятельную «третью силу» – зеленое движение, в качестве лидеров которого особенно прославились Антонов и Гамов, Григорьев и Махно, Перемыкин и Савинков. Такого не наблюдалось ни в Штатах, ни в Испании. (На Американском Юге дезертиры фермерского происхождения укрывались в труднодоступной местности – горах и болотах, но не участвовали впрямую в вооруженной борьбе.) Зато в истории Гражданской войны XVII века в Англии историки без труда обнаруживают влиятельное одно время «нейтральное» движение клобменов (дубинщиков), деятели которого пытались формулировать и отстаивать именно крестьянские интересы и были готовы поддерживать ту из сторон, которая в данный момент обещала им больше.

Отход крестьянских масс от левых экстремистов способствовал превращению последних уже в 1920–1921 годах из большинства в социальное меньшинство. (Этот крайне важный социально-политический факт был отмечен наиболее внимательными наблюдателями событий, среди которых были наш соотечественник Владимир Короленко и иностранец Герберт Уэллс (последнему неважное знание русского языка не помешало ощутить многое в жизни мало знакомой ему страны). Данная трансформация повлекла за собой длительную шаткость однопартийной коммунистической диктатуры даже после ее военной победы над белыми и зелеными и тем самым обусловила глубинные политические кризисы, через которые нашей стране пришлось пройти в последующие десятилетия XX века.

Впрочем, наиболее глубокий раскол в годы Гражданской войны было суждено пережить не российскому, а испанскому крестьянству.

Малодоходное патриархальное крестьянство «серой Испании» – Старой Кастилии, Наварры, Арагона, Галисии – встало на сторону восставшего социального меньшинства, сделав выбор во многом по самым близким и понятным ему мировоззренческим, религиозно-нравственным мотивам, а не по классово-имущественным соображениям. Неграмотные и суеверные, верившие в колдовство и порчу, в призраков и привидения сельские массы указанных регионов дали восставшей против «безбожной городской Республики» армии в самые трудные первые дни борьбы много добровольцев и в дальнейшем подчинялись всем мобилизациям, несмотря на тяготы разлуки с семьями и с хозяйством и трудности военной службы как таковой.