Внутреннее положение в государстве было чрезвычайно сложным, и начиная с 1906 года все четыре созыва Государственной думы находились в жесткой оппозиции к царю.

Хотя материальное обеспечение российской армии было гораздо лучше, чем десять лет назад, Россия все же не была готова к затяжной войне в Европе. Между тем, считалось – и это было всеобщим заблуждением, – что конфликт между великими державами не сможет длиться долго.

Полк выгрузился из поезда 30 июля в Люблине и проследовал оттуда конным порядком в город Красник, располагавшийся примерно в тридцати километрах от границы Галиции, что проходила севернее реки Сан. Между государственной границей и Саном у австро-венгров был обширный плацдарм. Мы знали, что война еще не началась и что мобилизация коснулась только военных округов Москвы, Казани, Одессы и Киева. Однако 31 июля в Германии был опубликован приказ о призыве в армию, и в России сразу же началась всеобщая мобилизация, а 1 августа Германия объявила войну России.

Мы с нетерпением ожидали возможности атаковать австрийцев, но проходили дни, а Россия и Австро-Венгрия все не начинали войну. Только 6 августа Австро-Венгрия последовала примеру Германии.

Удержать Красник представлялось стратегически важной задачей, так как этот город был узловым пунктом, лежавшим к югу от железной дороги Ивангород (Демблин) – Люблин – Холм. В районе дороги были сконцентрированы четыре армии. Для обеспечения безопасности этих сил на 60 километров южнее выдвинулось кавалерийское соединение под командованием генерал-лейтенанта князя Туманова, созданное из 13-й кавалерийской дивизии и гвардейской кавалерийской бригады.

17 августа были неожиданно атакованы войска, которые держали оборону против основных сил австрийцев. В то же утро я получил в своей штаб-квартире в Краснике приказ генерал-лейтенанта Туманова выдвинуться на южную окраину и удерживать город всеми возможными средствами. Приказ в спешке был написан на оборотной стороне донесения разведывательного эскадрона. В этом донесении говорилось, что противник направляет в сторону Красника пехотную дивизию, три батареи и многочисленную кавалерию.

Мои части сражались в полосе шириной семь километров. В бой ввязался весь полк. Огнем превосходящей артиллерии противника моя батарея была подавлена, и сразу после начала столкновения в ней осталось всего два орудия, которые вынуждены были сменить позицию. Это означало, что уланский полк какое-то время действовал без поддержки артиллерии. Наконец командующий армией прислал свежую батарею, и ее точная стрельба оказала существенную помощь в бою.

В течение дня противник стремился захватить центральную позицию – там ему противостояли гвардейские уланы – и отсечь мой левый фланг, но этого австрийцам не удалось.

К вечеру прибыл пехотный полк, которому предстояло заменить мои подразделения. В ходе этой замены австрийцы начали в беспорядке отступать; наши войска взяли в плен несколько сотен вражеских солдат – основную часть двух пехотных полков, участвовавших в наступлении. По сведениям, полученным от пленных, силы противника насчитывали еще три батареи и одну кавалерийскую дивизию. Нас удивило, что они так и не были введены в бой.

28 августа я получил приказ разведать силы противника в районе города Ополе и воспрепятствовать его переправе через Одру. Мои части были усилены 13-м уланским полком и 13 м драгунским полком, а также конной батареей. Ополе еще не был занят, однако австрийцы уже подошли к его южной окраине – по нашей оценке, их там было не менее дивизии. Обогнув наш правый фланг, противник занял три села и попытался обойти Ополе с запада – это представляло для нас серьезную угрозу. Таковым было положение, когда я получил приказ переправиться ночью через Одру в обратном направлении. После того как села перешли к противнику, оборонять переправы должна была 13-я кавалерийская дивизия. И все же следующей ночью мы их потеряли. Теперь у противника на северном берегу Одры было четыре плацдарма для переправы.