– Ну вот, а остаток недели мы провели вместе в промежутках выступлений докладчиков. У нас даже возникло что-то вроде дружбы… Мы регулярно переписываемся, а еще он присылает мне журналы по гинекологии, которые невозможно добыть на острове. Марина, он – декан Медицинского университета имени Перельмана. И я уверен, поможет нам, если ты захочешь там учиться.

Марина вглядывалась в море, которое было спокойным, несмотря на зимний период.

– А в последний день конференции мы уселись на табурете рядом с пианистом, напевая «Fly me to the moon»… Жалкое исполнение… Но Джереми – хороший парень, он нам поможет.

Нестор ждал ответа дочери.

– Папа, я хочу вернуться на Майорку. Хватит с меня одиночества в семи тысячах километров от всех вас, понимаешь?

Нестор строго посмотрел на Марину, и она выдержала взгляд, стараясь показать уверенность.

– Да, папа, я буду работать. Как и многие молодые люди, решившие не продолжать учебу.

– Так ты собираешься бросить учебу? Дочь, обдумай все как следует, ради бога. И кем же ты намерена трудиться?

Он не повысил голос, но его тон был резким и хорошо знакомым дочери.

Марина взяла отца за руку, зная, что разочаровывает его. И это причиняло ей боль. Но она уже слишком многое решала самостоятельно и убедилась, что, несмотря на свои семнадцать лет, хочет стать хозяйкой собственной судьбы.

Нестор оперся о поручни судна. Он не мог понять свою дочь.

– Папа, я не знаю, как сложится моя судьба. Но мне известно одно: я хочу вернуться. Хочу вернуться, папа. Я так скучала по вас… так много вечеров я провела в Штатах в одиночестве. Хочу быть с тобой, с бабушкой Нереей, какой бы маразматичной она ни стала и даже если бы она совсем меня не узнавала, а также хочу быть с Анной. Это единственное, в чем я полностью уверена: вернуться.

Чайки продолжали свой полет; ей показалось, что они перестали кружить и образовали треугольник. Повар «Сорренто» подошел к перилам с черствым батоном в руках.

– Они меня дожидаются, знают, что я их не подведу, – серьезным тоном сказал кок Марине.

Она наблюдала, как два моряка отдали швартовы у пристани Ботафорта, и «Сорренто» медленно взял курс на Майорку.

Анна представила себе, что паром уже покинул порт Барселоны. Она снова задалась вопросом, почему Марина предпочла плыть восемь часов в холоде на этом неудобном судне, а не сесть на самолет авиакомпании «Райанэйр» всего за шестьдесят евро, которые она для нее нашла. Увидев сверхтонкую иглу, наполненную ботулиническим токсином, которая вот-вот проткнет угол ее верхней губы, она тут же забыла о своей сестре. Глаза Анны расширились, когда она заметила, как большой палец пластического хирурга медленно давит на поршень шприца, выталкивая смесь сыворотки и порошка ботокса, содержащуюся в полупрозрачном цилиндрике. Это первый из остававшихся двадцати булавочных уколов, помеченных штрихкодом.

Хирурга звали Кука. Она вынула иглу шприца из кожи лица Анны, которая не почувствовала боли, но побледнела. У нее закружилась голова, и, чтобы не видеть шприца, она осмотрела стерильный кабинет, в котором находилась. Металлические коробки, жидкости, шприцы, ватные тампоны и большие емкости со спиртом. И снова игла проникла в кожу. Почувствовав холодный пот на ладонях, Анна расцепила их и ухватилась за металлическую кушетку, на которой лежала под углом в сорок пять градусов. Сама того не желая, ощутив металл потными руками, она вспомнила свою детскую боязнь иголок. А также тот вечер, когда ей едва исполнилось семь лет и она пряталась с Мариной под кроватью бабушки Нереи: они увидели, как их отец открыл свой черный саквояж, полный игл в упаковках. И обе умчались в комнату бабушки. Дочерей Нестор нашел через полчаса и после строгого выговора сделал им прививку от оспы. Анна визжала так, будто настал конец света, удивляясь спокойному поведению своей младшей сестры, которая уже получила прививку, не проронив ни единой слезинки, и раскладывала отцовские шприцы, вынутые из портфеля…