– Ты вернулся? – спросил Горецкий. – Набегался и вернулся? Услышал про сардельки, да? Я угадал? По твоим черным блестящим глазам вижу: ты все понимаешь! Да?

Это было несомненно. Пудель понимал все. Он высунул розовый язык и, глядя преданно в глаза хозяина дома, стал призывно дышать. Горецкий вышел на веранду, опустился в плетеное кресло рядом с собакой.

– И псиной ведь тебя не назовешь, такой ты красавец, или…

И вдруг он догадался:

– Да ты же девочка. Верно? Конечно, девочка. Такая миляга! И клюв такой тонкий. Я поглажу тебя? – Он протянул руку, думая, не цапнет ли его ночной гость, или ночная гостья, но пудель, напротив, так и лез головой под ладонь Горецкого, буквально заставляя себя гладить и чесать за ухом. А потом покорно повалился набок, доверчиво открывая живот, вновь призывая себя гладить и чесать в самом беззащитном и откровенном для собаки месте. – Но как тебя звать?

Шкура собаки была мягкой и плотной. И от нее покалывало пальцы, потому что она была наэлектризована. Но с какой стати? Под ребрами колотилось сердце. Хозяин дома взглянул на подушечки лап – они тоже были удивительно чистыми.

– Полежи так, бродяга, я выкурю сигарету. А потом решим, как с тобой быть. Я-то уже поужинал, а ты?

Горецкий курил, и все это время затихший пудель, словно не желая прерывать своим беспокойством глупое таинство человечьего отравления, смотрел в глаза хозяину дома. А тот, прищурившись, взирал на него. Интересно, размышлял Горецкий, о чем думает собака, когда вот так внимательно смотрит человеку в глаза? Да ладно еще – хозяину. А тут – незнакомцу. Чего от него ждет? Каким он, профессор Горецкий, представляется этой белоснежной кучерявой стриженой суке?

Наконец Горецкий затушил окурок и сказал:

– Идем-ка в дом. Не принять такую гостью и не покормить, ну как это так? Пошли!

Он открыл дверь, кивнул, и пудель, быстро вскочив, переступил порог его дома. Пес осторожно вошел в просторную прихожую. А за хозяином, сбросившим башмаки, проследовал и в гостиную.

– Ложись на ковер, а я схожу на кухню и принесу сардельки. Только есть ты будешь не на ковре – в коридоре. Две тебе хватит? Если не хватит, дам еще. Да, и у тебя еще в запасе закуска – поросячьи ребрышки. Я их обглодал, но не до конца. Вот похрустишь!

На кухне он забрался в холодильник, достал из пакета две уже отрезанные здоровенные сардельки, купленные вчера женой и оттого не столь для него ценные, как все то, что покупала и делала она своими руками. Но у собаки должно быть другое к ним отношение. Он закрыл холодильник и направился в гостиную.

– Я иду, лопоухий!

А войдя и оглядевшись, ища взглядом собаку, уронил сардельки на пол. В кресле напротив стола, в полумраке, сидела женщина в светлом комбинезоне с поднятым воротником. У нее было очень знакомое лицо. Очень-очень! Совсем недавно он видел ее. Да что там недавно – сегодня утром!

– Вы?! – только и воскликнул он.

– Я, – ответила она.

– Лючия?

– И да и нет.

Он пропустил ее странный ответ мимо ушей. И на то была причина. Что-то происходило с ней. Точно электрические разряды периодически волнами пробегали по всему ее телу, по светлому комбинезону, по рукам и лицу. Изумрудные и золотые полосы будто торопились успеть друг за другом.

– Что с вашим лицом?

– Остаточный эффект, сейчас пройдет. Наверное, во мне много электричества. Перезарядилась.

Она говорила серьезно или шутила? Но ведь это было. Не галлюцинация же сидела пред ним.

– Как вы здесь оказались?

– Да так, проездом.

– Это был ваш пес, верно? Белый пудель?

– Да как вам сказать, Горислав Игоревич. И мой, и нет.

– Как это понимать? И ваш, и не ваш? И кто вас впустил?