Вспомните, что это было за время – первое десятилетие XV в.! 1408 г. – набег на Русь Едигея с ордой, сожжены и разграблены были окрестности Москвы – Серпухов, Дмитров, Ростов, Переславль, Нижний Новгород. Пострадала жестоко и Троицкая обитель. Объединиться бы против татар, сообща ударить, освободиться от ига! А тут – княжеские счета да ссоры, мор и голод…
В таких условиях и добрый по характеру народ озлобится. Насилие со стороны сильных, хитрость, коварство со стороны слабых, недоверчивость, ослабление всех общественных уз среди всех – такими были царившие на Руси нравы в период работы Рублёва над «Троицей», считает С. М. Соловьёв, автор «Истории России с древнейших времён» (М.: Мысль, 1989. Кн. II. Т. IV).
В такой ситуации и личность Сергия, и тема Троицы, и философские воззрения Андрея Рублёва приобретают особое значение. Средний художник копирует окружающую его жизнь. Гений, видя её несовершенство, пытается её изменить. И очень важно учесть: Сергий и в то время, когда он жил, воспринимался окружающими с большим уважением. Люди же XV в. – современники Рублёва – видели в нём неотразимый моральный авторитет, связывали с его именем мечты о национальном раскрепощении и социальном мире. В их представлении Сергий был не только великим «сердцеведом», но и великим человеколюбцем. И Андрей Рублёв в посвящённую этому человеку икону вложил идею мира, идею гармонического согласия трёх душ.
Вот почему – в историческом контексте – разговор об иконе «Троица» Андрея Рублёва и вообще его творчестве выходит далеко за пределы богословских споров и искусствоведческих дискуссий. Трудно найти другое произведение русского искусства, которое так мощно несло бы в себе прогрессивное, объединяющее, умиротворяющее начало, столь необходимое для гармонизации русского общества XV в., для объединения людей и земель в единое Государство Российское. Победы ведь рождаются не из злости и ненависти, а из любви к добру и гармонии, которые требуют защиты от зла и поругания. Как ни странно, но «Троица» Андрея Рублёва – это исток и «стояния на Угре», и освобождения Руси от татарского ига. Разлитая же в ней гармония лечит души и поныне…
Думается, учитывая уникальные особенности личности Рублёва, только так, в историческом контексте, необходимо рассматривать и другие его работы – иконы и храмовые росписи. И изучая творчество Рублёва по работам Д. Лихачёва, И. Грабаря, М. Алпатова, В. Лазарева, М. Илькина, Н. Дёминой, В. Антоновой, Ю. Лебедевой, Н. Казаковой, А. Ягодовской, Н. Воронина, М. Тихомирова, Н. Мневой, С. Чуракова и других искусствоведов, обращайте внимание на показываемую авторами связь Рублёва и эпохи, в которую он жил… Каждый факт из биографии изографа приобретает тогда иное звучание. Интересно, например, что Рублёв неоднократно работал для московского Великого Князя Василия Дмитриевича, сына героя Куликовской битвы Дмитрия Донского, что его заказчиком был второй сын Донского – блестящий полководец Юрий Звенигородский, что жил Рублёв в ближайшем окружении вдохновителя Куликовской битвы Сергия Радонежского.
Соприкасаясь с лучшими людьми своего времени – военачальниками, философами, публицистами, богословами, он не мог не понимать необходимости создания нового искусства, отвечающего запросам времени, отмечает Д. С. Лихачёв в книге «Культура Древней Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого» (М.; Л., 1962).
Андрей Рублёв почти всю свою жизнь прожил в монастырях. Что знает читатель о русских монастырях XIV–XVI вв.? А ведь это было явление на Руси заметное: только в период 1340–1440 гг. было основано более 150 новых монастырей. А что нам сегодня известно о том, сколько силы духа и предприимчивости было проявлено русским монашеством XIV в. в мирном завоевании Севера и Заволжья, когда татары и Литва, по словам В.О. Ключевского (его статья красноречиво называется «О значении Преподобного Сергия для русского народа и государства» – она была опубликована в 1913 г. в сборнике «Очерки и речи»), «сбили» массу русского народа в междуречье Оки и верхней Волги, и другого пути для сохранения русского народа, кроме как на Север да на Волгу, не оставалось? Монастыри в тот период для переселенцев-землепашцев, двинувшихся с насиженных мест, спасаясь от набегов и дани, были и хозяйственным руководителем, и ссудной кассой, и приходской церковью, и приютом на старость.