– Николай, не смотри так на меня, – пробормотала она, пытаясь придать своему голосу твердость. – Я хочу тебе сказать…

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – глухо прервал он ее. – Я читаю это в твоих глазах, в том, как ты сейчас вскинула голову. Ты – мадемуазель Сансе, а я – слуга… И теперь мы уже не можем даже открыто смотреть друг другу в лицо. Я должен стоять перед тобой с опущенной головой! «Будет исполнено, мадемуазель, слушаю-с, мадемуазель…» Ты глядишь на меня, не видя. Словно я бревно какое-то, ведь на собаку и то обращают больше внимания. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, потому что лакей – не мужчина, перед ним можно показаться и голой. Да, лакей не человек – он вещь, которая служит вам. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?

– Замолчи, Николай!

– Хорошо, я замолчу…

Он стиснул зубы и тяжело дышал, словно больное животное.

– Я замолчу… Но прежде я должен сказать тебе кое-что, – начал он снова.

– Мне никто не нужен, кроме тебя. Я это понял, когда ты уехала. Я тогда несколько дней ходил сам не свой. Это правда, я лентяй, бегаю за девками, мне противно возиться с землей и свицом. Я и сам не знаю, чего хочу. Раньше мое место было подле тебя. Теперь ты вернулась, и я не могу больше ждать, я должен знать – по-прежнему ли ты моя или я тебя потерял. Да, я дерзкий, бесстыжий. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей, вот здесь, на мху, в этой роще, в нашей роще, на земле, которая, как и раньше, принадлежит нам, только нам с тобой! – прокричал он.

– Ты бредишь, бедный мой Николай, – ласково сказала Лика.

– Только не жалей меня! – воскликнул Николай, и, несмотря на его загар, видно было как он побледнел.

Лика тряхнула своими длинными волосами, которые, как прежде, свободно спадали ей на плечи. Ее охватил гнев.

– А как же ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? – спросила она, тоже переходя на местное наречие. – Нравится мне это или нет, но я больше не имею права слушать любовные признания бездельника. Я скоро выйду замуж за графа Стима.

– За графа Стима! – потрясенный, повторил Никола.

Он отступил на несколько шагов и молча посмотрел на нее.

– Значит, у нас говорили правду!.. – еле слышно прошептал он. – Граф Стим. Вы!.. Вы! Вы выйдете замуж за этого человека?

– Да.

Она не желала его расспрашивать, она сказала «да», и этого достаточно. Она на все отвечала бы сейчас «да», не задумываясь, только одно «да»!

Лика пошла по тропинке к дороге, нервно сбивая хлыстом нежные побеги на кустах, которые росли на обочине.

– Николай… скажи, ты его знаешь?

Он вскинул на нее глаза, и в них загорелась злая насмешка.

– Да… Я его видел… Он много раз бывал в наших краях. Он так уродлив, что, когда едет на своем черном байке, девушки разбегаются. Он, как дьявол, хром и такой же злой… Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин всякими зельями и какими-то странными песнями… И те, кто попадается на его удочку, либо вовсе исчезают, либо сходят потом с ума. О, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!..

– Ты говоришь, он хромой? – переспросила Лика, чувствуя, как у нее холодеют руки.

– Да, хромой! Хромой! Спросите кого хотите, и вам ответят: Великий лангедокский хромой!

Он расхохотался и, пошёл, нарочито хромая

Лика мчалась сквозь кусты боярышника, пытаясь убежать от насмешливого голоса, который повторял: «Хромой! Хромой!»

Едва она вошла во дворец замка Монтелу, как на старом подъемном мосту показался человек на байке. По его потному, запыленному лицу и штанам с нашитой сзади кожей сразу было видно, что это гонец.

Сначала никто не понял, о чем он спрашивает, такой у него был необычный акцент, и потребовалось время, чтобы догадаться, что он говорит.