Низкие чёрные тучи обложили город со всех сторон. Сыпал холодный дождь. Несколько раз в течение дня было дано штормовое предупреждение.

Кропоткин был взволнован.

– На меня было покушение! Сначала подсыпали какой-то гадости в шнапс, хлороформа, наверное, а потом метнули в меня томагавк! – сыпал он словесным горохом.

– И каков же результат покушения! Ты же жив? – недовольно отвечал Нерон, – Стоит ли огорчаться неудавшимся покушениям и пустым лотерейным билетам?

– Пока да! Томагавк только скользнул по моему черепу, вернулся к хозяину и снёс ему бедовую голову вместе с фуражкой. Это просто удача! Я заговорён своим амулетом – скальпом индейского вождя Унчо-Пунчо!

О как! А у меня ещё хуже – давеча был тет-а-тет с верующим человеком. Незадолго до нашего отъезда иду это я по улице, и тут ко мне бросается прилично одетый человек с кипой бумажек. Я опешил и позволили ему высказаться. Оказалось – иеговист и чает подискутировать по вопросам веры. Я слушал молча его трескотню. Иеговист продолжал напирать. Тогда я стал нахваливать его самого и его бога, чтобы он отстал. Вы, говорю, конечно, мне очень нравитесь тем, что вам не нравится официальная церковь. Он расцвёл, как пышная роза, а я добавил: «…но вот в чём дело… мне не нравится сам Христос! А об этой модернистской религии я даже говорить не хочу!» Вы бы видели, как стремительно он убежал! Дурють нашего брата! Дурють!

Около вокзала стояли щиты с наглыми цветастыми рекламами. Человек-сэндвич был облачён в дубовый гроб. Он постоянно вертелся и изрыгал, нет, не проклятия, скорее славословия.

– Заряжаю крэмы! Кремирую на дому! – кричал он. – Фирма «Эдельвейс». Крем от загара! Крэм для загара! Просто крэм!

– Не по душе мне эти разговоры! Куда мы попали? – сказал Кропоткин, тревожно оглядываясь по сторонам. Это похоже на то отхожее место, из которого мы только что уехали!

– Ну, на этот вопрос есть вполне определённый ответ, и он состоит в следующем: это столица в прошлом. Здесь в скромной, ничем не ограниченной роскоши размножались цари и клонировались орды чиновников. Пукнуть нельзя было, чтобы не попасть либо в царя, либо в чиновника. Потом царям дали по шапке. И поделом, потому что ничего общего их правление со справедливостью и честью не имело. Тут была страшная смута, сопровождавшаяся массовым избиением населения. Город погрузился в средневековье и на время обезлюдел. Сегодня это – захиревший областной центр, не утративший, однако же, кое-каких амбиций, ни на чём, впрочем, не основанный. Ему не отказано в сомнительной чести считаться культурным центром страны! Но… Деньги, батенька, деньги! Их нет! Финансовые потоки огибают это место стороной, как проклятое! Деньги не терпят разговоров о культуре! Без них разговоры о культуре напоминают разговоры о желательности оживления Лазаря, наобум! – ответствовал ему Нерон, вытирая ладонью лоб.

Гитболану втемяшилась блажь увидеть, как путешествует народ, и он в числе последних втиснулся на остановке в жёваный немецкий автобус.

Покою здесь не было.

– Можно на ветеранское место? – сразу же завопил белый старикан с всклокоченной шевелюрой из-под накренившейся фуры и булавочными глазами – мечтатель о социальном реванше и общении. Он затрясся и задрал непобедимый наполеоновский кадык к глухому потолку. Седые волосы ветерана вздымались коком над его героической головой, а сверху головы набекрень сидела борзая в прошлом полковничья фуражка, с пятнами в тех местах, за которые её хватали каждый день. Он с ходу вступил разговор с водителем о подлости нового времени, клянясь каждую секунду, что компрадорский режим, объявший его страну, слава богу, скоро рухнет. Орал он почти во весь голос, как будто наслаждаясь последней возможностью блеснуть ускользнувшей властью над умами слушателей.