Моня была за Альберта и против Носкова, но считала, что среди остановок электрички (за Апрелевкой) есть более подходящие варианты: допустим, Альберт Бекасов или Рассудов. Алабин – тоже ничего. Можно даже Альберт Калугин (дальше Калуги электрички не ходят). Но от Калугина Носков отказался сразу, потому что калужские электрички у них на станции не останавливаются.

– Мне там только музей Волошина нравится, – продолжал Носков. – Когда вырасту, у меня тоже, может, будет такая мастерская: с большими окнами в сторону моря. И то подумаю: Ба говорит, что зимой в большие окна будет ветер задувать. А в горы нельзя – там заповедник. А на пляже скучно.

– А здесь, что, не скучно, что ли? – возразила Моня.

– Да? А ты знаешь, что у нас в леске каждый вечер туман? В поле нет, на улице нет, на дороге нет, а в леске есть?

– Не знаю, – сказала Моня. – Бабуля вечером в лесок ходить не разрешает.

– И мне Ба не разрешает. Даже ту калитку запирает на замок, чтоб я не убежал и не заблудился. А что я, ненормальный, что ли? Подходишь к забору, а за ним ничего не видно, все белое и мутное. И над забором как будто стена. Хорошо, что этот туман хоть на участок к нам не лезет!

Носков, вообще-то, удобно устроился: у него были две калитки. Одна обычная, на улицу, а вторая – собственный выход в лесок. У всех, кто жил в этом ряду, вплотную к общественному забору, были свои калитки в лесок, – и у Мурика, и у Диты, а Моне приходилось ходить через общие ворота. И Носков с Муриком жили с правой стороны от ворот, а были еще участки слева, и у всех тоже калитки в лесок. Даже, между прочим, у Буланкиной, а она-то уж точно этого не заслужила.

– Я, кстати, видела недавно от ворот, как в лесок валил туман, – вспомнила Моня. – Мамочки! Это страшно. Он как раз оттуда валил, куда мы идем. Может, из болота. Или из речки.

– Я тоже думал, что из болота, а он от Буланкиной!

– Что?!

Носков был серьезен и печален. Прямо не Носков, а Альберт Нарский – в крайнем случае, Апрелевский.

– По-моему, она только чай пить умеет у нас в гостях, – сердито сказала Моня. – И с соседями ругаться из-за черноплодки. И ко всем придираться. И еще Горошину лихомарой пугать.

– Чем-чем? – удивился Носков.

– Она заявила, что если Горошина будет с ней спорить, придет лихомара и утащит ее в болото. Она, видите ли, как призрак: белая и мутная; кажется, что лицо, а это туман. Вот кто после этого Буланкина?

– Жаба, – подтвердил Носков.

– Даже хуже! – уточнила Моня. – Жабы хоть никого нарочно не запугивают.

– А может, у нас есть в болоте лихомара? – с надеждой спросил Носков. – Я узнаю у Ба. Это она мне сказала, что Буланкина каждый вечер гуляет в леске. И как пройдет мимо забора, так потом и начинается туман!

К тому моменту они как раз дошли до болота и остановились.

– Правда, что ли? – прошептала Моня. – Мамочки! Что ж ты раньше молчал?

– Да я же в Коктебеле был! – воскликнул Носков. – Я же перед самым отъездом узнал. И придумал план! А тут Коктебель! Я прямо не знал, как проживу там эти три недели!

Вот сейчас он был никакой не Альберт.

– Носков, ты чего так разорался? – сказала ему Моня. – Хочешь, чтоб Буланкина услышала?

– Ну, и пусть! – расхрабрился Носков. – Придет, напустит туману, заблудится в нем и свалится в болото!

– Не свалится, – вздохнула Моня. – Если правда, что туман из-за нее, значит, она в нем хорошо видит.

– А мы проверим. Спрячемся у меня под забором и посмотрим, как Буланкина будет мимо проходить.

– А потом?

– Потом придумаем новый план.

– Интересно, как она его напускает? – сказала Моня.

– Наверно, выдыхает, как дракон пламя! – предположил Носков.