Дурацкая и неудобная для них обоих тишина увеличивалась до размеров эмоционального кризиса.

– Это правда, что ты уже два года с ней?

Руслан Анатольевич выдохнул.

– Правда.

Лида наморщила лоб, но так и не смогла однозначно решить много ли это два года или мало, но скорее всего всё-таки много, хотя для кого как.

– Когда это началось?

– С дня рождения Смагина. Помнишь, у мамы тогда ангина была и я без неё пошёл?

Лида не то чтобы очень вспомнила, но вроде как да, что-то было: какой-то хмырь Смагин, фолликулярная ангина, спор о том идти отцу одному или нет.

– И как всё случилось?

Руслан Анатольевич присел в кресло, в котором Лида обычно по вечерам читала Оскара Уйальда накручивая прядь волос на указательный палец, дурацкая конечно привычка, но девчонка ведь, что с неё взять.

– Не знаю. Само собой.

Он и правда не мог чётко и ответственно описать тот первый раз, быть может из-за того что при алкогольном опьянении жизнь кажется проще и понятнее, словно бы тебе разрешают совершать поступки без оглядки на окружающих и не думать о том, как по прошествии времени можно будет вразумительно объяснить себе и другим причину того или иного подвига.

А Лида думала о том, что словосочетание «само собой» здесь явно ни к месту и что так не бывает, чтобы вот сидишь-сидишь с кем-нибудь рядом и вдруг ты уже голая верхом на нём и пахнет от тебя мускусом, а потом всем объясняешь, что это само собой, по велению рока то есть.

– Тебе не стыдно?

– Стыдно. Но давай не будем маму в это посвящать, – предложил Руслан Анатольевич. – Что было то было. Зачем её напрасно расстраивать?

Лида вроде и соглашалась с таким доводом потому что как тут не согласиться, когда маму любишь, а отец вон какой оказывается, но вместе с тем она и злилась оттого что вроде как он, в смысле отец, сухим из воды выходит и как будто так и надо, а два года его кувырканий на стороне это не в счёт. Да и не похоже, чтобы ему стыдно было. Хотя, как по человеку определить стыдно ему или нет Лида вообще не понимала и думала так скорее по инерции, чем от души.

– Как можно так обнаглеть, что прямо в больничной палате?

Руслан Анатольевич хотел было развести руками, но ладони вспотели и он просто вытер их о штаны как бы невзначай, а сам всё соображал обнаглел он или дочери просто кажется потому что она баба по факту рождения.

– Дурацкая ситуация. Мы ничего такого не планировали. Да и не было бы ничего. Это так, минутное. Не знаю, как тебе объяснить. Ты просто зашла… ну уж очень вовремя.

Шутки из этого не получилось и ни он ни Лида даже не улыбнулись.

Вот ведь дурак! Вот ведь простачок! Рукоплещите цинику холопской породы.

Руслану Анатольевичу давно уже не бывало так, извиняюсь за выражение, стыдно за свой лексический каламбур, который на поверку и не каламбур вовсе, а так, скучность на соплях.

– И что дальше?

– Дальше? Дальше ничего.

«Что «ничего»? – не поняла Лида.

– Я тебе обещаю, что больше ничего такого не повторится, – разъяснил свою мысль Руслан Анатольевич и сам себе не поверил.

Гендерный парадокс: первое, что пришло на ум Руслану Анатольевичу, после того как он пообещал дочери что его похождения закончены, так вот первое о чём он тут же подумал, так это о том что Маша Журавлёва когда возбуждается сильно потеет, особенно пятки, как это ни странно, но ему это даже нравится и запах её прямо ух какой!

Лида кусала губу и придумывала что-то, хотя это «что-то» на деле оказывалось человеческой – то есть беспомощной, жалкой, недолговечной, – глупостью. А больше и ничего.

Руслан Анатольевич чувствовал, что уже надоело ему да и жена из магазина скоро вернётся, а в покупках наверняка ни пива, ни веселья.