– Нет, проблемы с зубами.

– Когда вы сможете подъехать в офис?

– Завтра могу.

– Завтра вы выходите на работу или как? Я не понял.

– Нет, у меня освобождение на три дня, я к вам подъеду на встречу.

Ну, что ж. С лёгкой руки Димы Захарова, мне предстоит кое-что выяснить.

После работы захожу в кафе и сижу смотрю там матч. Лишь бы попозже прийти домой и ничего не видеть – сразу в душ и спать. Хочу смотреть только вперёд и не вспоминать. Больно, противно, тошно, гадко – всё вместе.

Ольга Степашина является ровно в десять тридцать утра и усаживается в приёмной. Я мухрыжу её пятнадцать минут и впускаю в кабинет.

– Это я сделала фотографию вас и Марины. Могу сказать только, что Александра нарушила своё обещание и решила выйти замуж, а Марина не могла этого допустить.

– Что? О чём вы говорите? Они, что, члены секты, что ли? Что за обещания?

– Это не ко мне. Если вы считаете, что я должна уйти из компании, я уйду. Меня ничего здесь не держит.

– Что за обещание, Ольга? Вы понимаете, что это очень серьёзно? Я могу и полицию привлечь. Александра ушла из дома в неизвестном направлении. Я не могу её найти.

– Моё дело маленькое. Я не знаю толком, о каком обещании говорила Марина. Я была должна ей приличную сумму денег, поэтому выполнила её просьбу. Где она сейчас, понятия не имею.

– Будет лучше для вас обеих, если Марина мне позвонит и расскажет об этом обещании.

Ольга пожимает плечами.

– Мне увольняться?

ГЛАВА 4. Лариса. Монитор

Стою перед монитором и не могу отвести глаз. Они реально научились трансплантировать лицо.

Вот пациентка лет шестидесяти до операции – и вот она же после. Мурашки по всему телу. Молодая женщина, но другая! Это уже не она, это другой человек. К такому надо привыкнуть.

– А швы? – почему-то спрашиваю про швы, что не так уж и важно.

– Швов практически не видно. Это не швы, а склейка. Никто ничего не шьёт, – отвечает оператор. Кажется её зовут Вероника. Я давно с ней знакома, но никогда не спрашивала про Пятое отделение, потому что это бессмысленно.

Хочется спросить про донора, откуда они взяли молодое донорское лицо, но боюсь. Добровольно же никто не отдаст своё лицо. Кто ты без лица? Это же наша самоидентичность!

Ну, конечно, аварии разные, трагические случаи. Ладно, само узнается, постепенно. Никто не любит слишком любопытных.

– А сколько реабилитация?

– От месяца до трёх, – отвечает с умным видом Вероника. Типа, врач, а не знаешь, – Основные сложности – это психологический барьер, как ни странно, а вовсе не иммуносупрессия. Не все себя принимают с новым лицом и новой мимикой.

– Как не принимают? Что, депрессивные состояния? – представляю себя в таком положении, и становится страшно. Я уже не принимаю. Всего лишь в голове.

– Разное. Реакция мозга на новое лицо непредсказуема. Дело даже не в узнавании, а в воспоминаниях, пережитых эмоциях, а если оно ещё и не нравится, совсем сложно.

– У нас тут есть психологи?

– Всё есть, не беспокойтесь, – опять слышу в голосе какое-то снисхождение. Что она о себе воображает вообще?

– Можно посмотреть вживую?

– Надо уточнить у Фёдора Степановича, я это не решаю. Скорее всего, вам разрешат сегодня посмотреть через стекло. Он сейчас подойдёт. Попросил, чтобы вы его подождали в моём кабинете.

Смотрю опять на монитор. Есть и мужчины.

– Лариса Евгеньевна, пройдёмте, – слышу голос Гришина.

Прохожу и останавливаюсь у панорамного окна в палату. Обычная с виду реабилитационная , точнее, после операционная палата, какие видела десятки в институте трансплантологии. Только значительно меньше проводов. Над лицом пациента горит специальная лампа. Пациент в медикаментозной седации, жизненно важные органы работают, судя по мониторам у кровати.