Неприступный молодой человек в сером двубортном френче стоял у входа.

Память, подобно кропотливому реставратору, восстанавливала детали того дня.

«Тут принимают уставших и заблудших?» Скорее утверждение, чем вопрос.

Рита охнула от дерзости КВ. А вообще-то им позволительно входить сюда в таком виде?

Швейцар, хоть и озадаченно, но распахнул двери.

Заблудших? Пожалуй, здесь других и нет.

В тот день они возвращались из-за города, где гостили одни в рубленом доме с большой усадьбой.

Сами носили ледяную воду из колодца. Собирали крупную пыльную малину в алюминиевую кружку. Ночевали на полном шорохов сеновале. Разожгли гигантскую печь и даже двигали в ней ухватом зкопченный чугунок с тем, что впоследствии, сидя вдвоем за большим крашеным столом, нахваливали и проникновенно, но без малейшего на то основания называли старинным словом «щи». Затем лежали на выцветших раскладушках в саду под низкими вишнями, и по их голым телам скользили пятнистые тени от листьев и ягод. Казалось, ягод было больше, чем листьев, и КВ тянулся длинной рукой в самую гущу, рвал и по сходной цене продавал их Рио – один ласковый взгляд за горсть. Ладони его были красны от сока.

День угасал, к вечеру слетелась мошкара, им пришлось покрыть головы. Рио оказалась в косынке, завязанной на затылке, а Костя Воронин – в коричневой кепке, которая шикарно смотрелась бы в середине пятидесятых. Так и поехали они, управившись с хозяйством, не спеша, с достоинством. Самостоятельные и спокойные. Так и вошли они в это кондиционированное, нарядное место, рассчитанное на людей, пропитанных цивилизацией.

В вестибюле отеля деловитая мадам, улыбка которой была оттиснута на лице вместе с вручением диплома иностранного колледжа, где обучают организации гостиничного обслуживания, мучительно, но безуспешно пыталась продемонстрировать радушие. Не очень-то пока выходила сердечность, зато глубокие сомнения в достаточных финансовых возможностях кошелька КВ у нее уже получались неплохо. А за сцену немого вопроса, посещали ли эти господа районный ЗАГС с целью вступления в законный брак, ей браться было рановато. Образования еще не хватало.

Костя несколько успокоил ее, протянув золотистую карточку, и, прикидываясь оробевшим, заглядывая в глаза, попросил, чтобы окна выходили на Кремль: дескать, мы приезжие, ничегошеньки в жизни не видали.

Рита провела рукой по лицу, возвращая себя в Париж, но у нее не получилось.

Гостиничная комната оказалась выполнена в стиле скрытого темперамента. В ванной резвился не оставляющий места стыду свет.

Для начала они чуть не захлебнулись. Вода, смывающая деревню, не имела с колодезной ничего общего. Коричневая кепка еще пыталась отстаивать свои права на крючке рядом с похожими на шубы белыми полотенцами, а косынка уже на глаза не попадалась. Затем шелковые прохладные простыни скользили и несли Рио к краю жаркой пропасти, но она была бесстрашна. И приняла вызов достойно…

Утро застало КВ на подоконнике.

Сонная Рио перекатилась на соседнюю половину постели, рассчитывая привалиться к теплому плечу Кости Воронина, но, не встретив теплого препятствия, удивилась и проснулась.

КВ смотрел на набережную.

Был тот серый час, когда еще непонятно, каким будет наступающий день. В Кремле не светилось ни одно окно.

– Почему ты не спишь, КВ?

– Потому что люблю тебя, Рио-Рита.

– Ответ засчитан. У тебя пять с минусом, КВ.

– А почему же с минусом, моя Рио-Рита?

– Высший балл, Костя Воронин, это как раз пять с минусом. С косым, задранным в небо минусом.

– Ну что ж, ставь с минусом. Где тут для него место в твоем дневнике?