– Согласитесь, что для нас слова «Парижские тайны» – это восемнадцатый век, Жан Маре, золото в монетах и адюльтер. Верно?
Моя спутница кивает утвердительно и протягивает руку к своему вину.
– Так вот, об адюльтерах.
– О супружеских изменах?
– Да. Для вас эта тема актуальна?
– Только теоретически. Для общего развития.
– Но мне продолжить?
– Пожалуйста.
– В первое посещение Парижа я остановился в малюсенькой гостинице на авеню Гамбетта. Комната казалась верхом роскоши – телевизор, балкон размером с шахматную доску, душ и кровать…
– А что еще нужно?
– Согласен. Причем кровать оказалась таких гигантских размеров, что половина времени уходила на ее обход. Тишина и покой. Казалось, кроме меня и седого господина за стойкой администрации здесь никого нет, хотя в момент поселения свободный номер был найден с трудом.
– В Париже неважно с гостиницами?
– Как правило. Смущали в номере подушки. Они были подозрительно маленькие, по сути, не подушки, а какие-то валики, к тому же жесткие. Да Бог с ними, с подушками, главное – я в Париже.
Разговаривать с женщиной у иллюминатора было приятно, она слушала внимательно.
– Из гостиницы уходил я рано, а возвращался около полуночи. Но однажды остался в номере, так получилось. И что же? Ровно в час дня гостиница ожила! Задвигались лифты, захлопали двери, непрестанно звонил колокольчик на входной двери, в коридорах звучали шаги десятков людей. Подъезжали автомобили. Как будто высадился десант или остановилась на привал полярная экспедиция. Жизнь закипела! На десять минут. Ровно через десять минут на отель опять опустилась тишина. Затихли и шаги, и лифты, и двери, и колокольчик. Всё. Я вернулся к своим делам. Однако ровно через час все повторилось снова, но в обратном порядке. Двери, коридоры, лифты, холл гостиницы, колокольчик и автомобили. На этот раз окончательно. И тут до меня дошло. Это же были свидания в обеденный перерыв! Потому и мест не было, и тихо так. Все забронировано. И про подушки сразу стало ясно…
Я взглянул на соседку: поняла ли она, что я имел в виду, говоря о подушках? Она поняла, но отреагировала сдержанно.
По салону самолета деловито и сосредоточенно сновали коренастые стюардессы, разнося обещанный в начале полета завтрак. Эта процедура у меня всегда ассоциируется со скотниками, задающими корма крупному рогатому скоту в тесных стойлах, зорко следящими, чтобы досталось всем и строго поровну. Получили и мы. Повод приложиться к стакану.
– Ну, личная жизнь… Это никого не касается. – Оказывается, моя соседка придерживается передовых взглядов.
– Хочу добавить, личная жизнь парижан тщательно скрыта от посторонних глаз. Особенно она охраняется от знакомых и друзей, основных сплетников. Могу привести пример. Интересно?
– Да.
– Один мой приятель, телевизионщик, несколько лет живший в Париже, однажды предложил съездить с ним в Лилль, к его любовнице, работающей на местном телеканале. Голубки решили провести несколько незабываемых деньков в провинции – что ж в том плохого? Да, но при чем здесь я? Оказывается, моего друга могли уже видеть коллеги дамы, и если он явится в Лилль, тем более в пятницу, то начнутся пересуды. А двое русских – это уже делегация. Нас проведут по студиям, побеседуют на профессиональные темы, вечером телевизионный чиновник встретится с иностранной делегацией, как принято в цивилизованном мире, в непринужденной обстановке за дружеским столом. Комар носа не подточит, все шито-крыто. Я, конечно же, не отказался и ничуть не пожалел. Лилль – весьма симпатичное место.
– Я запомню.
Мы заканчивали завтрак почти друзьями. Горячий напиток на высоте девяти тысяч метров чем-то напоминал кофе. Мы пролетали над Германией.