Мне не забыть, как мы с ним и тогдашней его парижской подружкой мадам Анни, между нами называемой Нюрой, неделю шатались по Москве в последнее его возвращение за инструкциями. Тогда он очаровательно и ненавязчиво обучал француженку «великому и могучему». Как в непрерывном захлебывающемся потоке французской речи нередко попадались, как изюм в булке, пикантные русские глаголы: «писать», «какать», «тужиться» и «терпеть». Причем со стороны эта пара выглядела воплощением достоинства и заграничного лоска. Не того хамского самодовольства, которое щедро растеклось сейчас по улицам Москвы, а именно породистого достоинства. Исполнено было на загляденье.

Но, допустим, возникла потребность в консультанте при организации сделки с российским предприятием бывшего оборонного комплекса на сумму 10–20 миллионов франков. Кто будет приглашен для участия в предварительных переговорах? У кого будут спрашивать: «Что это так многозначительно отводят глаза чиновники по ту сторону стола? Чего им еще надо? А сколько? А зачем так много!»? Опять Николаша в первых рядах кандидатов. Он свой и для тех, и для этих. Хотя на визитной карточке у него написано «Nikolas Peregoudoff, consulting & marketing», он может и многое другое. К примеру, говорит на четырех языках. В Италии – как итальянец, в Англии все его понимают, испанскому его научила женщина из страны басков (опасная, думаю, была связь, могла и прирезать, ревнивица).

Я как-то спросил его, на третий год его жизни во Франции:

– Ты, наверное, владеешь французским языком как парижанин?

– Ну что ты! – отвечал Николаша. – Парижанин обволакивает женщину речью, как паук, ей потом некуда деться, дорога одна – спальня. А я так себе, дубоватый парень из рабочего предместья, подпарижского Раменского. Мне еще далеко до местных ребят.

Даже управлять самолетом выучился, летает по выходным. Считает, может пригодиться. Надеюсь, мне это его умение не потребуется, хватает автовождения. Пару раз доводилось быть его пассажиром. Водит эмоционально: орет на остальных участников движения, нервно сигналит при чьей-либо малейшей попытке помешать ему рулить, как на единственной машине на земле. При этом фыркает гнедым мерином, вскидывает руки, закатывает глаза, иногда показывает средний палец в зеркало заднего вида и так далее. Примечательно, что, выходя из автомобиля, опять становится нормальным человеком – рациональным, трезвым, с приемлемым показателем допускаемых ошибок, инициативным, способным принимать решения самостоятельно. Такой парень может оказаться весьма полезным в моей деликатной миссии.

– Здравствуй, Николаша, это я.

– А, давно не виделись, – размашисто проговорил Николаша, обнимая меня и троекратно прикладываясь в обе щеки. – Какими судьбами? По делам?

– Точно. Вот работенку хочу тебе предложить. Деньги нужны? – говорил я, глядя, как он разливает водку по строгим, вывезенным с Родины стопкам.

– Никогда не помешают. Ну, за встречу! – Коля выпил, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал: – Ладно, команданте, работаем. Ну, а как мне тебя теперь называть?

– Зови меня запросто – Борис Витусович Беринг.

– Ну и нагородил! Проще надо быть! Народней. Хотя бы как в прошлый раз. Помнишь? Юлий Афанасиевич Никитин. Простенько, но с российскими корнями.

– Извини, ничего другого под рукой не оказалось. Потерпи меня таким недельки две, Николаша.

В понедельник, вопреки строгим рекомендациям синоптиков, над Францией было безоблачно. Местное солнце проскользило, не встретив сопротивления, над Эльзасом, блеснуло в водах Марны, легко управилось с Шампанью и только тогда, основательно опершись на стеклянные бока Дефанса, вдумчиво приступило к кропотливому процессу инспектирования тупичков и закоулков на склонах горы Монмартр, в северной части известного города. Окно на седьмом этаже дома номер одиннадцать по улице Фраментан оно отыcкало без особого труда. Часы вокзала Сен-Лазар в этот момент пробили ровно семь раз.