Спрыгнул и сразу попал в объятия стармеха.

– Ну ты, штабс, даешь! Такого в жизни не видел! Вали все на меня, мол, велел и все такое, – зашептал он в ухо.

Подошли остальные механики.

– Ни единой пробоины… Ты что, Бес, заговоренный? Мы же видели, как тебя «мессер» поливал… Когда ушли в облака, а потом взрыв, думали, больше не увидим…

– Так я же знаю, чей аппарат. Не мог же я оставить командира полка безлошадным, – неуклюже пытался отшутиться Бессонов, боковым зрением наблюдая, как к ним приближается дюжина летчиков и штабных.

Те подошли, уставились на технарей и замерли в недоумении. Они ожидали увидеть кого-то из своих, а тут стоят два деда: один в грязном, замасленном комбинезоне, другой в мокрой, хоть выкручивай, гимнастерке. Раздвигая остальных, вперед выдвинулся командир полка, недавно назначенный из комэсков 28-летний майор Павлов. За его спиной маячили комиссар и Мыртов. Куда без них?

– Так, идите сюда, голуби, – в глазах командира недоумение и злость, но сдерживается.

Подошли. Бессонов опустил взлохмаченную седую голову, Хренов сиял, как надраенная бляха молодого солдата.

– Это что было? Почему без разрешения? Чего ты лыбишься, Хренов?

Стармех выдвинулся вперед, загораживая собой Бессонова, заговорил:

– Так мы с вашего разрешения обкатали аппарат после небольшой доработки. Вы сами сказали, возьми кого-нибудь, пусть облетают. А вы всех летчиков на политзанятия. Вот я и разрешил Бессонову – он в Кишиневе в ОСОАВИАХИМе летал… Без связи вначале… Так мы на запасной, хотели тихонечко над аэродромом, чего эфир засорять…

– Трех «мессеров», это, по-твоему, тихонечко?!

– Кто же их, собак, звал! Свалились из-за облаков… Пришлось выкручиваться…

В толпе послышался смех. «Нам бы так уметь выкручиваться», – шумели летчики. Совсем другими глазами рассматривали «деда».

– Ты чего прячешься, как тебя… Бессонов? Выходи, докладывай.

Деваться некуда.

– Совершал облет самолета. Был атакован. Троих сбил, один ушел. За ним погналась наша дежурная пара. Один из сбитых приземлился на парашюте в районе Мартыновки. Самолет исправен. Отказов в работе двигателя и вооружения не установлено. За самовольство готов понести наказание…

Командир полка, на счету которого было четырнадцать сбитых фашистов, оглянулся на летчиков:

– Вот все бы так самовольничали! Качай его, мужики!

Словно прорвало плотину – Бессонова подхватили на руки и раз десять подбросили вверх. Тот не сопротивлялся, но не на шутку переживал, как бы не забыли поймать. Потом поставили и почти все без исключения, начиная с командира полка, подошли, отдали честь и пожали руку. Механики чувствовали себя именинниками – сияли как новые пятаки. Их тоже поздравляли, в отличие от Бессонова, хлопали по плечам, обнимали и твердили: «Ну вы, няньки, даете!» Обходили и рассматривали самолет.

Командир отвел Бессонова в сторонку и заговорил:

– Ты хоть знаешь, с кем имел дело?

– «Мессершмитт-109»… – начал было докладывать провинившийся, но командир прервал его.

– Я не про машину. Это стервятники из личной эскадрильи Геринга. У всех железные кресты за сбитые. Уже неделю на нашем участке. Сегодня пришла шифровка. Делают засады у аэродромов и долбят на взлете или при возвращении. У соседей вчера практически дома сбили четверых. Приказано усилить наблюдение, маскировку и продумать контрмеры. Я как раз летчиков собирал для этого и полеты прикрыл. Получается, пока мы думали, ты на практике показал… Все бы ничего, только как в дивизию прикажешь докладывать?

– Так и доложите, мол, обкатывали свой самолет… Кстати, двигатель ожил, никакого перегрева!

– Тебя механики, слышал, Бесом нарекли. За кого ж ты, Бес, меня держишь?