– Куда убитых?

– Летчики, на капэ!

Из пыли и дыма вынырнула Шурка. Увидела Бессонова, подбежала:

– Я так испугалась… Думала, ты взлетал…

– Я хотел, вон он не дал… – Бессонов кивнул на старшину.

– Спасибо, Михалыч, – Шурка обняла и поцеловала обалдевшего от неожиданности Хренова, – магарыч с меня… – И тут же растворилась в дыму и пыли.

– Что это было? – спросил старшина.

– Нервы, Алексей Михайлович, – неопределенно изрек Бессонов и поспешил за остальными летчиками.

– Прибегала она тебя живым увидеть… – крикнул в спину Хренов, расправил усы и направился в капонир с командирским самолетом.

Кровавое солнце, едва различимое из-за дыма и пыли, коснулось горизонта. Полк получил самый страшный с начала войны удар. Тяжелый, но не смертельный. Без суеты, стонов и слез истребители зализывали раны…

Через неделю прибыла первая партия усовершенствованных «Яков». Более скоростные и маневренные, но, как бы это помягче сказать, – сырые. Бесу поручили облетать их все у аэродрома. В целом положительные отзывы сочетались с рядом замечаний, которые заводчане, прибывшие в полк, оперативно устраняли. Вместе с ними иногда трудились полковые технари во главе с Руденко. К нему-то и подошел заводской военпред подполковник Струбцина.

– А кто это у вас самолеты облетывал? Говорят, рядовой, а замечания как у инженера-конструктора.

– Бессонов, летчик настоящий. Ваш самолет разберет и соберет с закрытыми глазами. Кстати, это он предложил способ, как избежать перегрева двигателя.

– Я вот о чем. У меня испытатель погиб. Отдашь его?

– Исключено.

– Командир не допустит? – попытался угадать военпред. – Я договорюсь в армии. Через полгода будет у нас капитаном.

– Сам не пойдет, даже не заикайтесь… Он новой партией занимается, а душой с теми, кто на боевых. Думает, его за что-то наказали. А у командира строжайший приказ… Вон он, кстати, идет…

– Пал Григорьевич, вас тут на завод испытателем приглашают, – Руденко показал подбородком на военпреда.

– Шутить изволите, товарищ майор? У «тройки» дроссель заедает… Вы видели, на каких оборотах сел? Кто педали регулировал? Чуть не перевернулся на полосе…

– Сейчас поправим, – военпред принял все на свой счет. – А все-таки, Павел Григорьевич, у нас паек, оклад и условия…

– Благодарю. Увольте. У меня другое представление о моем месте на войне. Надеюсь, на «пятерке» успели устранить неисправности?

Он развернулся и пошел к другому самолету. Бес тихо надеялся: сейчас быстро облетает новую партию и будет со всеми вместе летать на боевые задания, поэтому не жалел ни себя, ни своих технарей, тем более – прикомандированных заводчан.

Стоял душный вечер. На небе ни облачка. Степняк гнал воздух, словно разогретый в печи, наполненный множеством запахов, в котором преобладали бензин и полынь. К привычному фону аэродромных звуков и далекому гулу фронтовых разрывов примешивались стрекот цикад, кваканье лягушек и ржание лошадей.

Первая эскадрилья вернулась в полном составе. Механики крутились у самолетов, вымотанные летчики ушли на командный пункт. Бессонов проводил их взглядом. Его опять не взяли…

– Сегодня ночуете в капонире, – без «здрасте» и «как дела» заявил Мыртов, подойдя к самолету, где Бессонов с Хреновым грузили боеприпасы. – И постарайтесь не мелькать на аэродроме…

– С чего это вдруг? – все-таки решил возразить старшина.

– Не вдруг, Хренов, поверь на слово. Потом объясню, – сказал Мыртов и направился в сторону столовой.

– Вот же холера. Как тихо подкрался! И вообще какой-то он странный сегодня, – сказал Бессонов, глядя вслед удаляющемуся оперативнику.

После ужина, когда стемнело, хотели сходить за постелью, но невесть откуда взявшийся часовой из подручных Мыртова их не пустил. Пришлось послать механика, тот принес пару матрасов, раскинув которые прямо под крылом командирского «Яка», уставшие за день как собаки, два приятеля забылись беспокойным сном.