Часто он отдавал покупателю книги бесплатно, только чтобы пробудить у человека интерес к серьезному чтению. Заказывая переводы книг нескольким авторам, он выбирал лучший вариант, но оплачивал труд каждого, поддерживая у переводчиков интерес к работе. Доходы от книготорговли тут же направлялись им на дела благотворительности. В Новикове чудесным образом соединились практичная натура предпринимателя и чистая душа философа-идеалиста.

Его взгляды тяжело уложить в традиционные рамки. Философия Новикова – это, прежде всего, философия действия. В письме к Карамзину он однажды признался: «Философия холодная мне не нравится: истинная философия кажется мне огненна, ибо она небесного происхождения». Каждая строка, выходившая из-под его пера, казалось, дышала жаждой деятельности: «Путь чист, преграда отъята, может быть, дойдем… лишь бы стопы наши были тверды, лишь бы не прельщали нас по обе стороны находящиеся призраки; лишь бы леность не удерживала нас на мягкой мураве, которая не для роскоши нашей, но для облегчения ног наших на пути сем находится; лишь бы малодушие не устрашало нас трудностями…»

Идти рядом с ним было одновременно и легко, и трудно. Трудно, потому что от себя и от каждого шедшего рядом он требовал максимальной самоотдачи: «Что мы легко оставляем, то и весом легко и не есть добродетель; но то, что мы делаем с превеликим усилием воли своей, то воистину добро».

Легко же было от того, что рядом с ним самые фантастические дела казались возможными и реальными. За какие-то 10 лет (с 1779 по 1789 год) благодаря усилиям Новикова и его друзей дело просвещения в России сделало гигантский шаг. Открыты новые типографии, основано Дружеское научное общество, созданы Переводческая и Педагогическая семинарии; Московский Университет стал настоящим центром русской науки и культуры. Не забывал Новиков и о благотворительности. Выплаты стипендий студентам, раздача хлеба в голодные годы, содержание приютов, больниц, аптек – на все у него хватало времени и душевных сил.

Деятельное проявление частной инициативы очень скоро навлекло на Новикова «высочайший гнев». В 1792 году на все созданные им предприятия был наложен запрет, а участники «новиковского кружка» оказались под следствием.

Новикову была уготована самая тяжелая участь. После короткого тайного расследования он был заключен в Шлиссельбургскую крепость, а более 18 000 изданных им книг оказались на костре. Подписывая указ, Екатерина и не предполагала, что подводит черту под многолетним спором. Вынося своему давнему оппоненту столь суровый приговор, она тем самым признала в нем достойного противника. Императрица проиграла. Кроме силы, у Екатерины Великой не нашлось аргументов против человека, деяния которого на поприще «истинного министра народного просвещения» надолго пережили свой век.

В 1796 году, освобожденный из тюрьмы Павлом I, Новиков, «дряхл и согбен», уже не смог вернуться к своей прежней деятельности. Но даже в последние годы, живя в подмосковном Авдотьине, потеряв все: здоровье, друзей, состояние, – он ни на минуту не позволял себе оставаться в бездействии: растил сад, писал книгу, заботился о благополучии крепостных. Иначе и быть не могло. Через всю жизнь Новиков пронес святую веру в то, что «неподвижных звезд быть не может, ибо неоспорима истина: что не имеет движения, то мертво, понеже жизнь есть движение».

И жизнь, и слезы, и любовь…

Дворец на Английской набережной, принадлежавший графу Лавалю, собственнику уральских заводов, славился своей роскошью. По мраморным полам, привезенным из дворца Нерона в Риме, скользили в танце патриции нового времени – весь высший свет Петербурга съезжался сюда на балы. Сокровищем этого дома была княгиня Екатерина, дочь Лаваля и жена князя Трубецкого, – обаятельная, нежная, утонченная молодая дама, с которой любил танцевать сам император, ведя непринужденный, шутливый разговор по-французски. Будущее рисовалось светлым и безоблачным – удачное замужество, рождение ребенка…