– Я знаю, что по паспорту ты точно не «Закусочный рай», @Munchies_Paradise, – спокойно продолжает она. – Разве только если твои родители – заводы «Фрито-Лэй», а ты – живой пример того, как в раннем возрасте заполучить диабет первого типа. И подагру.
Она улыбается мне и склоняет голову набок – движение, которое мой мозг тут же распознает как «типичный жест Лианны Смарт» из многочасовых записей интервью, просмотренных мной.
Я напоминаю себе, что надо почистить историю браузера.
– А ты представь, – говорю я ей преспокойно. Сердце колотится в груди – бултых, бултых, бултых, – но я держу себя в руках. – Представь, что было бы, если бы именно такой жизни хотели для меня в итоге родители? У меня все тело было бы в татухах с логотипами снеков, как корпус гоночной машины.
– Было бы потрясающе, – говорит она. – Наполовину рэпер с SoundCloud, наполовину реклама «Нестле».
Она подходит ближе, протягивая руку.
– Можешь звать меня Ли, – говорит она, и меня окутывает теплотой от перспективы называть ее хоть как-то, в то время как я был уверен, что никогда не увижу ее снова.
Ли. Мой мозг неистово пытается увязать односложное имя с рекламами размером с целые здания и бесконечными – так их много – тоннами фотографий со всех возможных ракурсов, которые я поглощал глазами.
Ли. Как в названии только что анонсированного пятого студийного альбома Лианны Смарт. По неподтвержденной информации – более зрелого. И…
Черт. Она ждет ответа.
– Пабло, – говорю я и пожимаю ей руку. Ладонь холодная. Я неохотно отпускаю ее. – Только не думай, что родители хотели, чтобы я легко отделался. Имя – Пабло Неруда. Фамилия – Райнд.
– В честь поэта?
Обычно я опасаюсь этого вопроса. Люди, которым знакомо это имя, просят меня прочитать что-то из его стихотворений, словно это как-то приблизит их к покойному чилийскому поэту, лауреату множества премий. Но опять же, я счастлив, что Лианна – Ли – его знает. В отличие от других.
– Ага, – говорю.
– Боже. Немного сопливо. – Не скажу, что она неправа. – Так, погоди, – говорит она. – Мне тогда называть тебя Пабло Неруда?
– Нет уж. Паб сойдет.
– Значит, Паб. – Она улыбается глуповатой улыбкой.
Под курткой у Ли желтый свитер, как у Большой Птицы из «Улицы Сезам».
– Итак, Паб, – говорит она. – Чем занимался?
– Стоял вот на этом самом месте с тех пор, как ты ушла. Размышлял о смертности и доле людской. А по окончании смены у меня просто отрубается питание.
– Я раньше так и думала о взрослых, – говорит она. – Ты когда-нибудь видел такие детские книжки про деревенских животных? Там была еще кошка-почтальон. «Скарри-таун»?
– «Скарри-таун»! – Я пытаюсь вспомнить. – Это не там ли были лев и червяк в шляпах?
– Да! – говорит она. – Я думала, учителя так и живут в школе, а священник моей бабушки – в церкви.
– А где им еще жить? – Я представляю себе Ли в детстве. Такое же лицо сердечком. Та же серьезность. Это любопытство.
– А потом я попала на телевидение, – продолжает она. – И оказалось, что те, кого ты видишь на телешоу и в фильмах, на самом деле скучные реальные люди низкого роста, а у некоторых на удивление отвратительно пахнет изо рта.
– Наверное, это еще одна причина не работать в «тридцатимильной зоне»