Однажды на бульваре она наткнулась на Зеброва с компанией. Пацаны сидели на спинке лавочки Есенинского бульвара, пили пиво.

– “Муть вина, нагие кости”… – остановилась она напротив. – Так рано, и уже пьём?

Все заржали.

– Проверила твоё сочинение, Лёша… Вот зачем ты это? Понимаешь, что у тебя будет двойка в аттестате?

– Я правду написал, – буркнул Лёша.

– Всюду цензура! – выкрикнул его товарищ.

И парни опять разразились лающим смехом.

– Ты бы приходил на дополнительные… Сделаю напоследок доброе дело и уйду.

– Из школы уйдёте?

– Ну не из жизни же…

– Жалко, – сказал Зебров.

Все захохотали ещё громче, и тогда до Лёши дошло. Он покраснел и промямлил:

– Не в том смысле. Жалко, что из школы.

Она покачала головой и пошла домой ждать февраля. Было темно. Платиновый дневной свет, сожительствовавший с ней в однушке, сегодня куда-то ушёл – как муж семь лет назад.

– Где сахар? – спросил её муж после ужина.

– А что, нет? – удивилась она.

– Нет.

– Завтра куплю.

– Вчера было полпакета, – муж смотрел на неё, как ищейка.

– Ах, да! – она вспомнила, что испекла вишнёвый пирог.

– Ты специально, – сказал муж. – Ты всё у меня отбираешь: работу, друзей, дочь…

– А ничего, что это я нашла тебе работу?

– Варя, я её ненавижу.

– А дочь что? Да кто у тебя её отбирал? Вышла замуж, уехала, счастлива…

– Счастлива, как же! Ты всех распугала. Чтобы никого у меня не было – была только ты. И вот даже сахара нет. Каждый раз! Ты специально!

– Знаешь, что! – вскипела Варвара. – Вот и катись тогда к своим друзьям-алкоголикам.

Она думала, что он пойдёт в комнату и, как всегда, разляжется на диване, отвернувшись к стене. А он собрал вещи и вышел в другую жизнь, облепленную вечерним морозным сиянием. Варвара мучилась-мучилась, но так и не поняла – специально она или не специально. Но долго ещё держала в диване целый мешок сахара. Про запас.

Всю ночь она ворочалась. По стенам двигались тени горячих турецких утёсов, а под утро о них разбивались брызги света. Электрокабриолет с эмблемой Tesla, скользящий по горному серпантину, вёл её муж, но ещё молодой, с косой чёлкой и зелёными глазами; стены домов были увиты бугенвиллиями, и с горной высоты открывался вид на Средиземное море.

Варвара проснулась еще до будильника и больше не смогла сомкнуть глаз. Переплыв ледяное утро, как мутную реку, она почистила зубы, заварила кофе и стала читать про электродвигатели, зарядные станции, аккумуляторы, спрос на литий, Tesla, Ford, General Motors и растущие китайские рынки.

Вначале она купила тысячу семьсот тридцать долларов, а потом на них – двадцать одну акцию Tesla по восемьдесят два доллара.

Дыхание перехватывало – то ли от спешки, то ли от предчувствия какой-то новой жизни, которая уже подкрадывалась, которая волновалась и дышала неподалёку, как тёплое бирюзовое море.

– Ну, с богом, – прошептала она.

День был просторный. Впереди маячили праздники и новогодние каникулы с огоньками гирлянд и шампанским.

К вечеру, когда она закончила c оценками и посмотрела на график, акции выросли на полтора процента. К Новому году доросли до ста тридцати долларов. С развода у неё почти не водилось свободных денег – всё, что было, откладывалось на ремонт. И вот…

В ней начала шириться надежда, похожая на взмывающий воздушный шар. И как будто с этого шара она наконец увидела огромную жизнь, которая состояла не только из исчерканных тетрадей, жалостливого хрумканья снега по дороге в школу и чужих детей.

Варвара даже продала одну акцию, чтобы эту другую, свежую жизнь приблизить: купила платье в синий горошек с розовым поясом, замшевые сапожки с золотыми пряжками, которые были хороши, но неуместны в талой столичной зиме, шёлковый шарфик с вангоговскими подсолнухами и пирожные из кондитерской, в которую никогда раньше не заходила.