Юрок разочарованно хмыкнул и пошёл к двери, на ходу заправляя мешковину в брючный карман. Пока он доставал ключ из куртки, которая снова стала по размеру сутулому Юрку, Катя решила, что завтра же потребует повышения зарплаты, продаст дом, в котором выросла с бабушкой, откроет счёт в банке, где будет копить на собственную квартиру, а пока сменит замки в съёмной. Юрок как будто услышал её мысли и обернулся.

– Не вздумай поменять замки в моей хате. Сломаю дверь, и ты ещё и за неё заплатишь. Натурой.

Дверь за Юрком закрылась, и Катя поняла, что у неё есть месяц, чтобы найти новое жильё.

Всю ночь она крутилась на скрипучем диване, высчитывая, сколько денег можно получить с продажи бабушкиного дома. Цифры складывались столбиком на потолке, заслоняя собой пятно Южной Америки. Окончательно потеряв сон, Катя взяла ноутбук и открыла сайт агентства недвижимости. Листая фотографии человейников, где сдавались или продавались квартиры, она представляла, сколько таких Юрков прячется за серыми монолитными стенами.

“Ещё не хватало, чтобы он мне приснился!” – подумала Катя и оставила заявку на сайте для связи с риэлтором.

Утром, так и не сомкнувшая за ночь глаз, она стояла перед домом, в котором выросла, и не решалась войти. Поймала себя на мысли, что впервые смотрит на дом как собственник. Замечает, как сильно реальность отличается от той картинки, что ещё вчера была в голове. Бабушка любовно называла двухэтажный деревянный дом старой профессорской дачей, а иногда – убежищем. Здесь она укрылась, когда порвала отношения с институтом. Преподавать историю КПСС стало незачем, да и нельзя. Её коллеги по кафедре порвали партбилеты и заявили о себе как о приверженцах либеральных реформ. Ирочке подобные жесты казались вульгарными, и она оставила партбилет при себе. Поэтому шлейф партийности и непонятной новой оппозиционности тянулся за ней из школы в школу, пока Ирина Рудольфовна не продала квартиру в Москве и не купила добротный домик в Подмосковье.

Сейчас Катя прикидывала, как бы ей проделать обратное – поменять бесхозную, нуждающуюся в ремонте дачу хотя бы на однушку. Во время утреннего созвона риэлторша сонным голосом предупредила, что спрос на такие дома небольшой.

Кате вдруг показалось, что занавеска в кухонном окне дрогнула. Представилось, что бабушка, живая, ждёт её на кухне с оладьями. В следующую секунду наваждение исчезло. Катя сделала глубокий вдох и медленный выдох. Из-за угла показался маленький джип. Спотыкаясь на колдобинах, он неуверенно полз по слякотным колеям. Катя шагнула навстречу и энергично замахала. Машинка взбодрилась, и через пару минут из неё уже выскакивала крупная риэлторша, одетая как для лесного похода: в мужской куртке, резиновых сапогах, перчатках.

– Вы, наверное, Екатерина? Очень приятно с вами познакомиться.

Риэлторша перепрыгнула лужу, как большая кошка.

– Да, это я вам звонила, – тихо ответила Катя и почувствовала себя перед собственным домом самозванкой.

– Ну пойдёмте, покажете мне свои владения, – риэлторша как будто уловила её смятение и по-матерински погладила по спине, подталкивая к жалкой калитке.

Та скрипнула единственной петлёй и впустила женщин в заброшенный двор. Глаза риэлторши отсканировали разросшийся бурьян, длинную веранду, ржавую бочку с закисшей дождевой водой, старый малинник, опутанный паутиной, похожей на грязную марлю. Воздух казался непрозрачным и густым.

Катя посмотрела на большие окна с ветхими рамами: стекло, как будто из уважения к бабушке, не поддавалось времени и оставалось относительно чистым. По привычке перешагнула через пару покосившихся ступенек крыльца и распахнула дверь на веранду. Внутри было темновато. Кое-какой свет от окна падал на старый круглый стол, символ уюта и бабушкиного гостеприимства, застеленный увядшим бархатом с кисточками.