– О, да тут рыбокопы, похоже, прошвырнулись.

– Рыбокопы?

– Ну, рыбнадзор. Так-то дядя Паша с ними обычно договаривается, что они в наши края без его просьбы не суются. Но, видимо, им скучно стало. Решили прокатиться. Вон мужики улов побросали.

– А дядя Паша – это кто?

– Да владелец рыбзавода нашего. Двоюродный брат Юли Михалны, кстати.

– А зачем рыбнадзор мужиков ловил? Они что – браконьеры?

– Конечно. У нас здесь каждый с детства в море ходит. А квоты эти на улов – просто смех, даже на уху не хватит.

– А дядя Паша зачем с рыбнадзором договаривается?

– Так завод наш и есть главный браконьер. Да и мужики местные все на него пашут. Он у них всю рыбу скупает за копьё, но и не обижает. Разрешает себе оставлять немного, на семью. Мужики не жалуются, какая-никакая стабильность.

– И что, все довольны? Никто не хотел там свое дело открыть?

– Кинуть дядю Пашу? К тебе в лучшем случае на следующий день рыбокопы ручные пришвартуются, а в худшем вон как Семёнов. Коптильню свою решил сделать. Через неделю ушёл за ягодой и не вернулся. Третий год даже костей найти не могут.

Лене стало не по себе.

– Может, вернёмся, а?

– Так почти дошли уже. Вон и маяк.

На пригорке Лена увидела чёрно-белую полосатую трубу. Рядом с ней – ржавый ангар, деревянный сарай и покосившийся забор. Вовсе не так романтично, как можно было представить. За забором увядшая трава доходила до пояса, под ногами валялись обрезки труб, бутылки, рельсы, погнутые рыболовные садки. По широким бетонным ступенькам они поднялись до комнаты, где раньше работал пульт управления маяком. Здесь ещё сохранились металлические щитки с тумблерами, вывернутыми стрелками, на полу – затоптанные листки, выписки, обложки журналов по учёту горюче-смазочных материалов. Воняло мочой.

– Маяк давно не работает?

– Лет семь уже.

– Странно, что ничего не растащили.

– Слишком далеко, в Крюкове и своего говна хватает.

Дальше нужно было подниматься по шаткой винтовой лестнице, которая старчески дребезжала от каждого шага. В центре смотровой площадки за сеткой-рабицей пряталась огромная лампа, разбитая сверху как яйцо, которое собираются съесть всмятку. Низкие перила перекосило, доски скрипели под ногами. Лена захотела поскорее вернуться на твёрдую землю. Вдалеке виднелся Крюков, зажатый с одной стороны языком залива, а с другой – мелкими сопками. Прямо перед ней раскинулось море. Оно не шумело, не разгоняло волны, а безвольно лежало, едва шевелясь. Тревога начала вытеснять спокойствие.

– Красиво, правда? – Ванёк как будто невзначай положил руку ей на плечи.

– Красиво, – Лена сделала от него шаг в сторону, – только я волны больше люблю, чем штиль.

– Да кто ж их не любит? У нас полгорода ходит смотреть на волны с пятиэтажный дом. В ноябре бывают, знаешь какие. Каждый год кого-нибудь смывает.

– И что, всё равно продолжают ходить?

– Ну конечно. На что тут ещё смотреть. Скучно, кинотеатра же нету.

Где-то вдалеке Лена заметила фонтанчик. Потом ещё один. А вслед за ним над водой показалось бревно.

– Ого, да это же кит! – Ванёк указывал рукой туда, где только что шевелилось “бревно”, – они вообще редко так близко подплывают.

Ещё через секунду раздвоенный хвост вырвался на поверхность и тут же скрылся из виду. С ума сойти, она только что увидела настоящего кита. Это была не бродячая собака, не кошка, даже не ёж, а самое большое млекопитающее на планете. Пусть не такое, как в детских книжках, вовсе не синее, с белоснежной улыбкой, а тёмное, бесформенное, едва заметное. Но от этого ощущение чуда только нарастало – она разглядела, ухватила, ей повезло. Лена надеялась, что кит опять подаст ей сигнал, но фонтанчиков больше не было. На обратном пути она снова и снова прокручивала в голове эти несколько секунд. Обязательно нужно будет вернуться сюда.