– Значит вы, Олег Викторович, не хотите присягу принимать?

– Что вы, товарищ подполковник! Я такого не говорил.

– Выходит, сержант Шляхов врет?

– Сержант Шляхов меня не правильно понял. Я сказал только, что могу не принимать присягу. Дело это добровольное. Извините, товарищ подполковник, неудачно блеснул эрудицией. Так напугал товарища сержанта!

Гарбузов усмехнулся:

– Знаешь, Смелков, как говорят литераторы? Способность остроумно писать подразумевает наличие чувства юмора у читателя. Если же его нет…

Гарбузов рассказал мне историю бойца, который упорно не желал принимать присягу, и, в итоге, после всех перипетий, оказался в сумасшедшем доме.

– Полагаю, это не твой случай? – выразил надежду подполковник Гарбузов.

– Так точно, не мой, – согласился я. Хотелось продолжить: «Это наш случай».

С тех пор замполит меня запомнил, не упускал случая пообщаться. Видя на тумбочке, например, радовался:

– О! Смелков! Службу несешь? Молодец! Это тебе не «гражданка». Ощущаешь разницу?

– Так точно, товарищ подполковник! Одно дело в театре служить, другое – в церкви, и третье – в армии!

Гарбузов улыбался. Не слышал, чтобы кто-то еще так свободно общался с самим замполитом.

На входе в штаб я встретил Суслова и Кисина. Как бывший студент, не мог не спросить их о настроении «преподавателя»:

– Как он?

– Замполит-то? – уточнил Суслик. – Докопался до Кисина, почему Шляхова проморгал, не помог? Может, говорит, специально? Плохие отношения были с сержантом?..

Я усмехнулся: какие еще отношения могут быть с сержантом? Непомерная работа, муштра на плацу, издевательства в столовой: «За-а-кончили прием пищи! Вы-ы-ходи строиться!» – не успеешь ложку ко рту поднести. Занятия в классе – единственная отдушина. Но и те Шляхов умудрился Кисину испоганить: «Ты что, в уши долбишься?! – орал. – Слушай напев, слушай!»

Ну, не дал Кисину бог музыкального слуха! На гражданке он хоккеем увлекался. Слышать финальную сирену, музыкального слуха не требуется, а гимн Советского Союза подпоет любой, кто взойдет на пьедестал. Только Кисину, судя по всему, это не грозит. Иначе, что он делает в «обычной» учебке связи? Должен быть в спорт-роте какой-нибудь. Такой же хоккеист, как Бочков боксер!

– Сам он в уши трахнутый! – ворчал Кисин в курилке.

– Он не сказал «трахаешься», он сказал «долбишься», – поправил я его.

– Что, есть разница? – зло спросил Киса.

– Есть, – счел я нужным просветить его и остальных заодно. – «Трахаться» означает совершать половой акт, а «долбиться» значит колоться, вкалывать наркотик.

– В уши?!

– В уши, не в уши, но во всякие этакие места, в том числе интимные.

– На хрена так сложно?

– Чтобы скрыть, что наркоман. Если тебе по фигу, колись в вены на руках, пожалуйста.

Я заметил, что Серега Перепелкин смотрит на меня заинтересованно. Все прочие тоже притихли.

– Чего вы на меня уставились? – развеселился я. – Не личным опытом делюсь! Придерживаюсь исключительно исконных ценностей: с друзьями пью пиво, с женщинами – вино, а на рыбалке – водку. Все эти «гашиши-анашиши» – не наше удовольствие. От героина можно стать героем, разве что, милицейской хроники. Просто у меня тетя в Одессе в психбольнице врачом работает. Горький закрытый город, у нас этого нет, а Одесса – портовый, там «дурь» давно гуляет. У тетушки в палатах «наркомы» не переводятся.

– Твою бы тетю сюда, – вздохнул Кисин. – У нас тут тоже натуральный дурдом!

– Ага, – согласился я, – и начальника части на главного врача поменять.

Замполит был серьезен. Конечно не беседа с двумя клоунами, Кисой и Сусликом, на него так подействовала. Он вел дознание!