– Лора. Ты хочешь, чтобы я был нянькой у десятка недорослей в течение недели?

– У одиннадцати. Лучших студентов университета. Вопросы?

– Только один. Зачем?!

– Правительство хочет, чтобы будущие специалисты могли почерпнуть свежие идеи на гниющем фундаменте прошлого. А заодно убедиться, сколь это прошлое неприглядно.

– Ах, вот оно что…

– Ладно, буду совсем откровенна. Исторический факультет хотели закрыть. Мол, достаточно вводного двухнедельного курса истории в начальной школе. Да-да, не изображай египетского крокодила, пытающегося проглотить солнце. И знал бы ты, чего мне стоило пропихнуть этот проект, да еще деньги под него найти. Ну скажи, – она в волнении посмотрела ему прямо в глаза, – неужели ты воочию не хотел бы увидеть то, о чем так много читал?

Она помолчала, потом тихо добавила:

– Мне удалость убедить Его. И он дал под это деньги.

Вот теперь Тиберию стало понятно, что выбора у него нет. Если проект спонсирует сам император, ни ему, ни Лоре не сойти с этого корабля до, разумеется, удачного завершения путешествия. Но его интересовало еще кое-что.

– Лора, значит, ты виделась с ним?

– Да, – нехотя ответила она.

– Тогда ты знаешь, как он выглядит…

– Знаю. Но, разумеется, не могу это обсуждать.

– А тебе не кажется довольно странным, что в наш современный век, когда принято каждый свой шаг являть миру, такая фигура как император столь тщательно скрывает свой облик и имя? Странный пиар-ход, не находишь?

– Тебя это удивляет? – Лора насмешливо прищурилась, – тебя, историка? Постарайся, припомни, такой, как ты выразился, пиар-ход уже был. И не однажды.

– Что ж, – он криво усмехнулся, голова все еще кругом шла от неожиданной новости, – как говорил такой же старый и облезлый волк-одиночка, как я: «Мы принимаем бой».

Неловкую паузу разорвал негромкий, но назойливый звонок смарта Лоры. Она взглянула, поколебалась и выключила звук.

– Марта? – спросил Тиберий, попытавшись придать своему голосу несвойственную ему деликатность.

Лора расстроено кивнула.

– Опять поссорились?

– Не то что бы, просто…

– Значит, да, – Тиберий в упор смотрел на огорченную женщину. – Брачную лицензию продлевать будешь?

– Наверное, нет.

Она нервно забарабанила пальцами по столу.

– Но вы четыре года вместе! Сейчас такая редкость, когда кто-то хотя бы раз продлевает, а вы уже трижды!

– Давай о тебе, – она вздохнула и поспешила уйти от неприятного разговора. – Тиберий, ходят слухи…

Он расхохотался:

– Да неужели? И какие же? Что я садист и извращенец? Может быть, даже – тайный гетеросексуал?

– Ну не до такой, конечно, степени, но…

– И что прикажешь мне делать? Совокупиться со своим партнером на центральной площади?

– Ну, хотя бы. Нет, я серьезно – сходи со своим парнем в клуб, пусть вас там побольше народу увидит, селфи в кафе, селфи на танцах…

– Может, еще селфи в постели?

– Вообще хорошо бы. Уверена, Пол их тут же во всех соцсетях развесит, если прежде не лопнет от счастья. Ты ведь его не балуешь своим обществом, так? Пойми. Ты и так выделяешься своим внешним видом, ненормальным образом жизни, нельзя настолько плыть против течения! Ну, вот погляди на нас!

Она легко поднялась из-за стола и подвела его, смеющегося, к большому стенному зеркалу. Казалось, мужчину и женщину, отразившихся в его равнодушной поверхности разделяет лет двадцать, не меньше. На себя Тиберий не смотрел, но как всегда залюбовался своей одноклассницей – юное нежное лицо, волосы цвета столь любимого прерафаэлитами льна, причем свои, не крашенные. Женщины почему-то всегда красят свои волосы в какой-нибудь другой цвет, в независимости от того, сколь бы ни был красив их собственный. Она вполне могла бы сойти за германскую Лорелею, если бы не глаза. Переливчатые как яшма, они были не по-романтически проницательны, их строгий, острый взгляд, казалось, проникал в самую душу оппонента, заставляя того себя чувствовать примерно так же, как чувствует себя типичный государственный чиновник на Страшном суде.