Правда, знакомые знакомых моих московских знакомых, у которых я вынужден был искать ночлег, напротив, выразили готовность предоставить мне всё и сразу: квартиру, выжуленную у спившегося инвалида; машину, дважды перекрашенную и с перебитыми номерами; городскую прописку, купленную по сходной цене… А взамен я должен буду употребить все свои знания и умения для очистки Автономии от некоторых очень нехороших людей. Фотографии и маршрут будут в надлежащее время указаны…

Я ответил вежливым отказом. Сославшись на стрессовое состояние, чтобы не портить отношения.

Было бы крайне унизительно вот так, откровенно и цинично, продаваться на периферии, предварительно наотрез отказавшись сделать это в Москве.

С другой стороны, я и сам не мог себе толком объяснить, почему не захотел воспользоваться гостеприимством бывших своих сослуживцев – надёжных славянских парней, с которыми точно без страха пойдёшь в огонь и в воду. Когда я после очередной командировки возвратился в свой Таганрог и вместо ухоженного домика с цветником из коллекционных роз обнаружил жуткое пепелище, а уцелевшие вещи почти все были растащены, то ребята из спецгруппы сочувствовали мне вполне искренне, предлагая посильную помощь и всё такое. Вот только нет-нет да и проскальзывала в интонациях их голосов подспудная ментальная убеждённость, что для южных и восточных людей с их клановым образом жизни эта беда не смертельная. Русскому – да, хоть в петлю лезь, а грузин как-нибудь выкрутится и ещё лучше заживёт. Родня и кунаки многочисленные помогут, как же иначе?

Никуда не денешься – трагическая разница психологий. Или мне тогда так показалось.

Я в сердцах содрал с себя галстук, снял и свернул пиджак и принял вызывающее горизонтальное положение. Чем предаваться вот таким воспоминаниям, лучше постараться уснуть…

Мне это удалось, причём крепко и без подсознательных сновидений, которые не смогла спровоцировать даже периодическая немилосердная тряска. Однако мой тренированный организм, как всегда, самостоятельно разобрался в обстановке и пробудился в самый нужный момент, когда мы сворачивали с центральной трассы на боковое пригородное шоссе.

Моя головушка, включившаяся после анабиозного состояния в привычный анализ нелёгких жизненных ситуаций, доложила, что таковых на данный момент не имеется. В мозгах было на редкость пусто и ясно, а вот пересохшее горло потребовало немедленного качественного охлаждения, и я пожалел, что перед отъездом не запасся хотя бы тем, что местное население по ошибке искренне принимает за природную минеральную воду или натуральный фруктовый сок. Оставалось запастись терпением, примерно, минут на двадцать.

Я уселся в самом центре последнего ряда, вытянул ноги и стал рассеянно поглядывать по сторонам.

Вместо бестолкового смешанного леса потянулись вереницы стройных высоченных сосен знаменитого ольговского бора. На какое-то время дорожное пространство превратилось в причудливый извилистый тоннель со светло-коричневыми стенами и зелёной хвойной окантовкой на самом верху. Где-то там, ещё выше, смеялось пополуденное солнышко, посверкивая бесчисленными глазами сквозь гладкие древесные стволы, и большинству моих попутчиков такое кокетство не понравилось: мятые занавески задёргались, восстанавливая скучный салонный полумрак. Подобная реакция меня неизменно удивляла – как можно не любить солнце?

Мне уже приходилось ехать этой дорогой в самом конце восьмидесятых годов душным августом – только не в общественном транспорте, а в бежевой «волжанке», которую зло и сосредоточенно вёл майор из Ростова Даниил Румский. Четвёрка пассажиров была в лейтенантских погонах: на отдельном сиденье возле водителя устроилась непривычно угрюмая Рената, а позади, то и дело толкая друг дружку плечами, теснились Валерий Ласков, Валерий Филогенов и я. Наша боевая компания должна была взять скрывавшуюся в окрестностях Ольгова бандитскую группу рецидивиста Рокота в количестве трёх человек. И непременно живыми. И почему-то без мало-мальски серьёзной подготовки да ещё втайне от своего высокого начальства. Встретивший нас в городе и обеспечивший поддержку, местный оперативник Тимур Устемович Магомбетов по прозвищу «Маленький майор» (или «Мамай») тоже действовал на свой страх и риск. Точнее говоря, так мы тогда думали.