Ночь накатила на город темной волной, заливая улицы и топя попадавшихся на ее пути горожан. Сначала она закрыла глаза детям, а потом усыпила их родителей. Загулявшие холостяки продержались на отмелях баров еще несколько часов, но в конце концов свалились с ног и они. Все больше и больше опускалось отяжелевших век, пока наконец не остались только ровное сияние уличных фонарей и красные глаза продавцов мелких лавочек. Город погрузился в сон. Он был похож на лежащую на спине крупную женщину, морщины которой скрыла сердобольная темнота. Да, крупный немолодой город подобен крупной немолодой женщине: как легко любить ее в темноте и как трудно – при свете! За ночным приливом последовал отлив. Тьма медленно, не спеша отступила, на улицах послышался шум мусоровозов, проворные рабочие молча спрыгивали с них, таскали мусорные баки, очищали жировые складки города, как цапли – спину бегемота.

В этот ранний утренний час Нофар все еще спала в своей постели, и, надо признать, спала отлично. Грустными летними ночами ее постоянным и верным спутником был голубой экран телевизора, скрашивавший ее одиночество полицейскими расследованиями изнасилований в Сан-Франциско, убийств в Нью-Йорке и хитрых сочетаний того и другого – изнасилования, а потом убийства или убийства, а потом изнасилования – в основном в Чикаго. Телевизор стал для нее тем же, чем был медвежонок в детстве: щитом, защищавшим от ужаса ночи, крепостной стеной, оборонявшей от одиночества. Однако той ночью ее рука не потянулась к пульту. Какой смысл смотреть истории про других людей, когда у нее наконец-то появилась своя собственная? Именно это чувство удовлетворения, это ясное осознание, что ее жизнь интересна не менее, чем жизнь персонажей из «ящика», и даровали Нофар спокойный сон.

Когда наконец наступил следующий день, продавщица мороженого открыла глаза и увидела, что ничего не изменилось: солнце по-прежнему вставало на востоке, а ее сестра по-прежнему была красивее ее. Однако на четвертой полосе газеты (к которой, в свою очередь, отсылал хорошо заметный, красный, как сорбет из лесных ягод, заголовок на первой полосе) говорилось: «Знаменитый певец подозревается в попытке изнасилования несовершеннолетней». Склонившаяся над миской с утренними хлопьями мама обеспокоенно посматривала на Нофар. Вчера, поздно вечером, Ронит вызвали в полицию и поставили в известность о том, что случилось. Она заплакала, обняла дочь и потребовала, чтобы преступник был наказан. Когда она была девочкой, сосед сунул ей руку под юбку, и Ронит до сих пор помнила, как ее тогда буквально парализовало. Возвращаясь из полиции домой, она попросила Цахи сесть за руль, а сама пересела к Нофар на заднее сиденье. Всю дорогу она держала дочь за руку, чего не делала с тех пор, как та была маленькой. Теперь она внимательно разглядывала Нофар – оставила ли перенесенная травма шрамы? Но девочка ела завтрак даже с бо́льшим аппетитом, чем обычно, и заявила, что идет на работу.

– Ты уверена? После всего, что…

– Да, – сказала Нофар. – Я уверена.

Когда она подошла к остановке, то увидела, что автобус уже трогается, но, вместо того чтобы смириться со своей участью и терпеливо ждать еще сорок минут, подняла руку – стой! Есть люди, способные мановением руки остановить вселенную. Майя, например. Если бы она приказала земному шару прекратить свое вращение, тот несомненно ее послушался бы. Каково же было удивление Нофар, когда водитель остановился ради нее в нескольких десятках метров от остановки!

Тарахтенье двигателя казалось Нофар веселой песенкой. Ей даже чудилось, что пассажиры вот-вот повскакивают с облезлых сидений и пустятся в пляс: бородатый хареди и старушка лет восьмидесяти закружатся в танце, а русский солдат