Пока Георгий не очень быстро к ней подбегал, девушка вошла и дверь закрылась.

Георгий замахивается, чтобы постучать кулаком. Предпочитает деликатно поскрестись.

Ты меня впустишь? – спросил он.

Не торопись, – ответила она. – Я переодеваюсь.

Я хочу посмотреть, как ты переодеваешься. Меняя одежду, ты совсем раздеваешься?

Почти. Будь ты внутри, ты бы сорвал с меня последнее.

Я буду внутри! – заорал Георгий. – И в помещении, и внутри тебя, я страшно долго терпел и все удовольствие достанется одной тебе, я кое-что поднакопил – этого бы хватило на шесть-семь женщин, если на каждую по три-четыре раза… они бы хрипели от восхищения, благодаря провидение за выпавший им шанс лежать подо мной: отворяй! Воспользуйся мега-случаем!

Я тебе открою, – произнесла она. – Преодолею застенчивость. Опасаясь за мое бедное невинное тело, я уже иду к двери.

Не утруждай себя! Ты меня настолько распалила, что я сам ее высажу! Ты хорошо настроилась?

Я вся покраснела… я стесняюсь…

Отойди подальше! Побойся двери. Чтобы, сорвавшись с петель, она тебя не зашибла. Снегурочка ты моя… сладкая крошечка.

У меня вздымается грудь… я таю от желания во всем тебе подчиняться. Ты обойдешься со мной достаточно жестко?

Ты жаждешь пожестче? – воскликнул Георгий.

Да… с тобой, да. А то, знаешь: нежнее, милый, нежнее – это какая-то профанация секса. Жалкие глупости! Подобная сдержанность не для нас.

Хейя-хей! Никаких ограничений! Через несколько секунд… я выбью дверь и предстану перед тобой – я постараюсь тебя до предела… я возбужден! Я разбегаюсь.

Отскочив от двери, Георгий несется, сносит ее плечом и вываливается в комнату с полусотней размещенных повсюду светильников.

Георгий не упал, сразу же остановиться у него не вышло; с выставленным плечом он по инерции бежит к девушке, на ходу расстегивая брюки.

После непосредственного охвата взглядом переодевшейся снегурочки Георгий поспешил их застегнуть.

На ней кожаное белье, в руке она держит хлыст; снегурочка откровенно настроена на садомазохистские игры.

Не дрожи передо мной, повелитель, – сказала она. – Прикажи мне тебе подчиниться, и я выполню твой приказ, особенно если ты прикажешь мне любовно тебе обнажить и бешено исхлестать до костей. Ну? Понеслось?

Ты меня не дури, – процедил Георгий. – У тебя, крошка, не то положение, чтобы твоего господина увечить: хлещи-ка ты себя. Постепенно я войду в раж и тоже тебя похлестаю… при твоем желании быть избитой.

Тебя волнуют мои желания? Это не сексуально. Плохих девочек наказывают, не спрашивая у них, какие они предпочитают способы. И позы. Вырви у меня хлыст и поставь свою девочку где и как захочешь! Или займи мое место и умоляй меня прикладываться с оттягом, усеивать твое грешное тело длинными сходящимися линиями, по которым из тебя уйдет жизнь – в высшей точке внеземного удовольствия. Когда ты это испытаешь, ты не сумеешь найти смысл жить дальше, поскольку до вершины ты уже добрел. На тебя поглядят и заметят: да он ободрался при спуске, неспроста же у него такая изодранная плоть – ха… Они заблуждаются. Ты на вершине, и ты с нее ни ногой.

Я еще тут, – сказал Георгий.

Мысленно ты забрался. А в реальность мы воплотим – хлыст не подкачает. Забивая тебя без снисхождения, я, мой повелитель, его не выроню, у меня хватит совести наслаждение тебе не обламывать, я…

Я сделал выбор! – воскликнул Георгий.

Что бы ты ни сделал, – покорно сказала она, – моя поддержка тебе обеспечена.

В роли истязаемого человека выступишь ты. Обращению с хлыстом я не обучен, но сердце мне подскажет, как вернее тебя исполосовать. Первые удары пойдут в разряде пробных, и ты свою кожу… одежду… остатки… может пока не снимать, ну а потом я разойдусь, и для снятия с тебя твоей кожи одетая на тебе кожа станет несущественной, но помехой – я тебя от нее избавлю.