– А вы почему не спите, сэр? – спросил рулевой.

– Я лягу позже, Хантер, – отвечал Хорнблауэр, стараясь не подать виду, что такая мысль просто не пришла ему в голову.

Он понимал, что совет разумный, и попытался ему последовать. Спустившись в каюту, Хорнблауэр бросился на капитанскую койку, но заснуть, конечно, не смог. Когда впередсмотрящий заорал в люк, чтобы двое других матросов (они спали в соседней каюте) сменили первых на вахте, он не удержался, встал и вышел на палубу посмотреть, все ли в порядке. Убедившись, что на Мэтьюза можно положиться, Хорнблауэр заставил себя вернуться вниз, но не успел лечь, как новая мысль бросила его в дрожь. Все самодовольство улетучилось, сменившись крайней озабоченностью. Он бросился на палубу и направился к Мэтьюзу, сидевшему на корточках у недгедсов:

– Ничего не сделано, чтобы проверить, не набирает ли корабль воды. – Он быстро подбирал слова, чтобы не обвинить Мэтьюза и одновременно, в целях поддержания дисциплины, не брать вину на себя.

– Верно, сэр, – отвечал Мэтьюз.

– Одно из ядер с «Неустанного» попало в бриг, – продолжал Хорнблауэр. – Насколько оно повредило судно?

– Точно не знаю, сэр, – отвечал Мэтьюз. – Я был тогда на тендере.

– Надо будет посмотреть, как только рассветет, – сказал Хорнблауэр. – А сейчас хорошо бы замерить уровень воды в льяле.

Сказано было смело. В течение краткого обучения на «Неустанном» Хорнблауэр узнал обо всем понемногу, поработав по очереди с начальником каждого подразделения. Однажды он вместе с плотником замерял высоту воды в льяле – вопрос, сможет ли он найти его на чужом корабле.

– Есть, сэр, – без колебаний отвечал Мэтьюз и зашагал к кормовой помпе. – Вам понадобится свет, сэр. Я сейчас принесу.

Он принес фонарь и осветил лотлинь, висевший возле помпы, так что Хорнблауэр сразу его признал. Сняв лотлинь, Хорнблауэр вставил тяжелый трехфутовый стержень в отверстие льяла и вовремя вспомнил вынуть его и убедиться, что он сухой. Потом спустил линь, вытравливая понемногу, пока стержень не стукнул о дно корабля. Он вытащил линь, Мэтьюз приподнял фонарь. Хорнблауэр с замиранием сердца поднес к свету стержень.

– Ни капли, сэр, – сказал Мэтьюз. – Сухой, как вчерашняя кружка.

Хорнблауэр был приятно удивлен. Всякий корабль немного да течет – даже на «Неустанном» помпы работали ежедневно. Он не знал, следует ли считать эту сухость явлением удивительным или из ряда вон выходящим. Ему хотелось выглядеть многозначительным и непроницаемым.

– Гм, – само пришло нужное слово. – Очень хорошо, Мэтьюз. Сверните линь обратно.

Мысль, что «Мари Галант» не набирает воды, помогла бы ему заснуть, если бы ветер резко не переменился и не усилился сразу же по его возвращении в каюту. Неприятные новости принес забарабанивший в дверь Мэтьюз.

– Мы не сможем держать курс, сэр, – заключил он свой рассказ. – И ветер становится порывистым.

– Очень хорошо, сейчас поднимусь. Свистать всех наверх, – сказал Хорнблауэр с резкостью, которую можно было бы объяснить внезапным пробуждением, если бы она не была попыткой скрыть внутреннее волнение.

С такой маленькой командой Хорнблауэр не решался и в малой мере позволить погоде застать себя врасплох. Он вскоре убедился, что все надо делать загодя. Ему пришлось встать к штурвалу, пока четыре матроса взяли рифы на марселях и все надежно принайтовили. Это заняло полночи, и к концу работы стало окончательно ясно, что ветер дует с севера и «Мари Галант» не может больше идти курсом норд-норд-ост. Хорнблауэр оставил штурвал и спустился к картам. Те лишь подтвердили его пессимистические расчеты: этим галсом они не пройдут Уэссан на ветре. При такой нехватке матросов он не мог идти вперед в надежде, что ветер переменится: все, что он читал и слышал, предупреждало об опасности подветренного берега. Оставалось поворачивать. С тяжелым сердцем он вернулся на палубу: