Стоявший на вахте Смит бросился к ним, как только они поднялись по трапу. Больше часа расхаживал он, как в лихорадке, слыша доносившиеся снизу шум и возню, ловя расползающиеся по кораблю слухи, не вправе покинуть пост и разузнать, что происходит на самом деле.

– Что случилось, сэр? – спросил он.

Смит не был посвящен в тайну встречи четырех лейтенантов. Кроме того, капитан не так его притеснял. Однако он не мог не чувствовать всеобщего недовольства, он должен был догадываться, что капитан не в себе. И все же Бакленд был не готов к его вопросу и не приготовил ответ. Наконец заговорил Хорнблауэр.

– Капитан упал в трюм, – сказал он спокойно и без особого выражения. – Его только что в бессознательном состоянии отнесли в каюту.

– Как его угораздило? – изумленно спросил Смит.

– Он искал заговорщиков, – ответил Хорнблауэр все тем же ровным тоном.

– Ясно, – сказал Смит. – Но…

Он прикусил язык. Ровный тон Хорнблауэра предупредил его, что дело деликатное – если продолжать расспросы, придется обсуждать умственное здоровье капитана, а Смиту не хотелось высказывать свое мнение по этому поводу. В таком случае он не хотел больше ничего спрашивать.

– Шесть склянок, сэр, – доложил ему старшина-рулевой.

– Очень хорошо, – машинально ответил Смит.

– Мне нужно записать показания капрала, – сказал Хорнблауэр. – Я заступаю на вахту в восемь склянок.

Раз Бакленд принял командование, он мог отменить нелепый приказ, по которому Буш с Робертсом ежечасно являлись к нему, а Хорнблауэр нес двухвахтное дежурство. Наступила неловкая пауза. Никто не знал, сколько капитан пролежит без сознания и в каком состоянии будет, придя в себя. На шканцы вбежал Уэллард.

– Вот второй пистолет, сэр, – сказал он, вручая оружие Бакленду. Тот взял пистолет и достал из кармана другой. Так он и стоял беспомощно, с двумя пистолетами в руках.

– Мне забрать их у вас, сэр? – спросил Хорнблауэр, беря пистолеты у него из рук. – А Уэллард может помочь мне записать показания капрала. Можно я возьму его с собой, сэр?

– Да, – отвечал Бакленд.

Хорнблауэр повернулся, чтобы уйти, Уэллард за ним.

– Мистер Хорнблауэр… – начал Бакленд.

– Сэр?

– Ничего, – сказал Бакленд. В его голосе прозвучала нерешительность.

– Простите, сэр, но на вашем месте я бы немного отдохнул, – заметил Хорнблауэр, останавливаясь у трапа. – У вас была тяжелая ночь.

Буш внутренне согласился с Хорнблауэром: не то чтобы его заботило, тяжелая ли ночь была у Бакленда, просто, если Бакленд уйдет в каюту, меньше шансов, что он неосторожным словом выдаст себя – и своих сообщников. Тут только до Буша дошло, что именно это Хорнблауэр имел в виду. В то же время он пожалел, что Хорнблауэр от них уходит, и понял, что Бакленд тоже об этом жалеет: Хорнблауэр хладнокровен и быстро соображает, невзирая на опасность. Это он подал всем пример естественного поведения, когда внизу поднялась тревога. Может быть, Хорнблауэр что-то от них скрывал, может быть, он лучше знает, как же капитана угораздило свалиться в люк. Это смущало и волновало Буша, но даже если он был прав, Хорнблауэр ничем себя не выдал.

– Когда, черт возьми, доложится этот проклятый доктор? – произнес Бакленд, ни к кому не обращаясь.

– Почему бы вам не подождать его у себя в каюте, сэр? – сказал Буш.

– Хорошо. – Бакленд заколебался, прежде чем продолжить: – Вам, джентльмены, лучше по-прежнему докладываться мне ежечасно, как приказал капитан.

– Есть, сэр, – отвечали Робертс и Буш.

Как понял Буш, это означает, что Бакленд решил не рисковать: капитан, придя в себя, узнает, как выполнялись его приказы. В тоске и тревоге Буш спустился вниз, чтобы хоть полчасика отдохнуть, прежде чем снова идти докладываться. Поспать он не надеялся. Через тонкую перегородку, отделявшую его каюту от соседней, доносились приглушенные голоса – Хорнблауэр записывал показания капрала.