Зашедшее в одну из ненастных ночей на рейд тяжелогружённое трёхмачтовое английское судно, не сумев встать на якорь, навалилось на «Гром». В шканечном журнале «Грома» сохранилась следующая запись: «В 1/2 1-го часа… судно при SWZN и среднем волнении продрейфовало мимо „Грома", на котором стали отдавать канат плехт; в 1/2 1-го часа судно навалило на „Гром" и сделало повреждение с левой стороны в крамболе и в гаубичном порте; на „Громе" в 1 час ночи отдали все канаты, а судно продолжало дрейфовать на „Гром"»; «с общего согласия командира и прочих офицеров» отрубили на «Громе» канат плехт, «чтобы не сделать кораблю большего повреждения», и остались на даглисте; «судно ещё несколько дрейфовало и остановилось поблизости не более 20 саж.; в половине 2-го часа с „Грома" стали палить из 3 пушек поминутно и подняли с кормового флагштока фонарь с огнём для призыва лоцманов…»

К немалому удивлению русских моряков, на все их крики на английском судне отвечали молчанием. На палубе же «купца» было вызывающе пустынно.

– И что это за кикиморато на нашу голову? – злился капитан «Грома» Перепечин. – Чуть было не утопила нас, окаянная!

– Сдаётся мне, что перепилась эта кикимора изрядно! – мрачно констатировал Ильин. – На трезвую голову так не плавают!

Тем временем к борту бомбардирского корабля подошла шлюпка с берега.

– Какое это судно и кто его капитан? – перегнувшись всем телом через борт, прокричал Перепечин.

– Откуда мы знаем! – отвечали со шлюпки. – Здесь многие плавают! Если хотите всё узнать, езжайте на берег к королевскому комиссару!

– Кто поедет? – обернулся к офицерам Перепечин.

Князь Костров, замявшись, отступил за спину Ильина.

– Видать, мне придётся! – развёл руками лейтенант.

– Перво-наперво разузнай всё о сей кикиморе, а кроме того, и о вспоможении нам в отыскании каната да плехта-якоря!

– Шлюпку будем спускать? – поинтересовался Ильин.

– Куда там! – махнул рукой Перепечин. – Ишь, как разгулялось!

Дмитрий глянул за борт. Волнение и вправду значительно усилилось. Корабль то и дело ложился попеременно то на левый, то на правый борт, крутясь волчком вокруг положенного на грунт якоря.

– Да, шлюпку на такой волне спускать затруднительно. Не ровён час опрокинет! – согласился он.

В журнале «Грома» вахтенный штурман тотчас написал: «Свою шлюпку за большим волнением и с боку на бок качанием спустить было никак не можно».

– Езжай с английцами! – распорядился Перепечин. – Да будь поосторожней, очертя голову никуда не лезь. Мне мортирный капитан живёхонький нужен. Понял, добрый молодец?

Прикинув, когда пришедшая с берега шлюпка в очередной раз ударится волной о борт корабля, Ильин ловко спрыгнул в неё. Следом за ним кубарем полетел лекарь Брюллмер, рассчитывавший посмотреть в деревенской аптеке каких-нибудь лекарств.

Очутившись на берегу, лейтенант сразу же отправился в деревеньку Диль к местному королевскому комиссару Бельжаменту. Но тот принять русского офицера отказался, сославшись на позднее время. На самом деле представитель британского адмиралтейства жестоко страдал от глубокого похмелья…

– Господин комиссар примет вас не ранее восьми утра! – объявил Ильину величавый лакей.

Дмитрий вытащил из кармана часы. Открыл крышку, глянул. Шёл четвёртый час утра.

– Дотоле ждать здесь не могу! – объявил он лакею. – Будем всё делать сами!

Вскоре с помощью местных жителей ему удалось разыскать домик голландского агента, который любезно предоставил русскому лейтенанту своего лоцмана. И снова впереди штормовое море. Волны захлёстывали насквозь продрогших гребцов. Сидя на кормовой банке, Ильин твёрдо правил прямо на принёсшую столько забот и волнений «кикимору».