И помахал на прощание рукой.
Мама Аня закрыла за мужем дверь и сказала, обращаясь к Олесе:
– Хорошо, что определились с отпуском. Если всё сложится удачно – через две недели поедем на юг. А пока будем держать кулачки! Вот так!
Олеся улыбнулась, повторила движение за мамой и повернулась к Бобо:
– Ещё целых две недели! Что будем делать?
– Тренироваться! – взгляд пса показался серьёзным как никогда.
– Как?
– Хорошо кушать, спать до обеда и ни о чём не беспокоиться.
– Ты серьёзно? – удивилась Олеся.
– Ну да!
– А я думаю, чтобы время быстрее пролетело – надо превратить каждый день… в особенный!
Девочка на миг закрыла глаза и тут же их распахнула. В тёмных зрачках плясали шаловливые чёртики:
– Карамба-барабамба кук! Приключения начинаются!
Олеся заглянула псу в глаза:
– Ты со мной?
– Разумеется!
И Бобо от радости лизнул маленькую хозяйку прямо в нос. А из солидности добавил по-собачьи:
– Гав! Гав! И ещё раз: гав!
Папина дочка
Папа сдержал обещание и приехал с работы пораньше. А мама, наоборот, уехала.
– Это называется рокировка! – сказал папа, играючи щёлкнув подбежавшую Олесю по носу. – Иначе говоря, перестановка. А от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Значит что?
«Что?» – Олеся вопросительно посмотрела на папу.
– Значит, моя очередь посидеть с тобой. Показывай, чем ты сегодня занималась, – скомандовал папа, а сам направился в кухню.
Олеся сбегала в свою комнату и принесла стопку рисунков. Папа присел за стол и принялся внимательно их рассматривать, откладывая наиболее понравившиеся.
На каждом листочке, вырванном из альбома для акварели, плескалось море! Лазурное, нежно-голубое, тёмно-синее, бурное и спокойное. С кораблями разной величины, толстыми китами и похожими на бочонки облаками, быстрокрылыми чайками и гигантскими бакланами. Кое-где, рядом с морем желтел пляж, а на двух рисунках возвышались коричневые горы. Но главное, почти на всех светило солнце!
Папа ещё раз обвёл довольным взглядом дочкины этюды и поднялся.
– А ты молодец, Леська! По-моему, из тебя может выйти хорошая художница.
Он притянул к себе дочку и обнял за плечи. Довольная похвалой Олеся зажмурила глаза.
Папа несколько раз прошёлся по кухне, по привычке теребя подбородок.
– А давай устроим твою персональную выставку. Тащи-ка сюда кнопки. Знаешь, где они лежат? В верхнем ящике стола. – И когда Олеся принесла коробочку, стал прикреплять картинки на стенку, приговаривая:
– Вот так! Вот этот сюда! – и между делом засыпал вопросами:
– Мама эти рисунки видела? Нет? А к бабушке с дедом ходили? И не гуляли? А-а-а, сыро было. Мы-то и в дождь тренируемся. А чем занимались? Мультики смотрели? Читали книжку? За продуктами ходили? Спали?!
Олеся стояла рядом и, приоткрыв рот, наблюдала, как её рисунки взлетают всё выше и выше, кивала или отрицательно качала головой.
Вскоре голая стенка преобразилась: заиграла лазурной волной, задышала солёным ветром. Подобно морской ракушке маленький домашний вернисаж щедро делился звуками моря.
Придирчиво осмотрев работу, папа пробарабанил пальцами по столешнице бравурный марш и произнёс:
– Слушай, Леська! Мы так увлеклись, что даже забыли подкрепиться.
Из-под стола показалась заспанная морда Бобо.
Олеся погрозила псу пальцем:
– Ты всё проспал, соня! Смотри, какую мы с папой выставку сотворили!
А папа улыбнулся:
– Услышал, что речь идёт о еде, да, Бобо? Ах ты, хитрец!
Хвост Бобо завилял туда-сюда. Олеся подумала, что на языке собачьих хвостов это могло означать: «Сейчас хозяин достанет мясо! Отгадай, кто самый лучший дегустатор мясных блюд»?
И мысленно ответила:
– Тут и думать не надо! Конечно ты, Бобо!