Чтобы избавиться от сильного украинского акцента в речи, он посещал курсы при филфаке университета и к моменту окончания техникума говорил не хуже диктора центрального телевидения.

Красный диплом техникума, комсомольская работа и пролетарское происхождение помогли ему поступить на экономику в университет, хотя по матери он был еврей, о чем всегда без стеснения писал в анкете. Наверно, от матери он и унаследовал густые темные волосы, тонкий нос с нервными тонкими крыльями ноздрей и необычного разреза карие глаза с длинными черными ресницами.

Лицом он больше походил на отца, фотографии которого Диана видела, когда приезжала к свекрови. Те же резко очерченные, высокие татарские скулы, тяжелый подбородок, плотно сжатый рот. На фотокарточках покойный свекор никогда не улыбался и производил впечатление крайне сурового человека. Но в один из приездов Костина, тогда еще живая мама сказала ей тихонько, когда они оказались вдвоем на трехметровой кухне ее квартирки:

– Он тоби так улыбается. На батю своего так схожий, батя точно так улыбався.

И столько нежности, столько сокровенных теплых воспоминаний было в этом голосе, особенно в этом южном «улыбався», что Диана, несмотря на молодость, сообразила, что, может, и не все в жизни ее свекрови было гладко (отец Кости, Николай Петрович, был человеком с непростой судьбой и непростым характером), но мужа своего, умершего много лет назад, Светлана Иосифовна любила, а может, и по сию пору любит как живого. И он ее любил.

В 1979 году Костя стал секретарем комитета комсомола факультета экономики университета и вступил в партию – не из-за убеждений, а по необходимости. Так делали все, кто мог, правдами и неправдами, чтобы обеспечить себе нормальное продвижение по служебной лестнице в будущем. А Диана в этом же году поступила в университет на филологию, без усилий перешагнув со школьной скамьи на студенческую. Языками она занималась серьезно, с первого класса, и свободно говорила на английском и французском.

Учеба не занимала много времени, и свободные вечера она проводила в обществе подруг по группе – с шампанским, песнями Окуджавы, разговорами о литературных новинках и отсутствии в современной жизни нормальных мужчин.

Отсутствие мужественности в соучениках по факультету признавалось естественным – филология дело чисто женское. А во всех остальных представителях мужского пола мужественность или сочеталась с отсутствием образованности и утонченности (утонченность словесная и чувственная считалась обязательной для настоящего мужчины), или полностью заменялась «животной грубостью» при полном отсутствии образованности и той самой утонченности. От слов «животная грубость» у самой рьяной проповедницы женского интеллектуального превосходства, Оленьки Кияшко, почему-то появлялось мечтательное выражение в глазах.

«Женский клуб» заседал регулярно, от трех до пяти раз в неделю, но члены самодеятельной феминистской организации иногда пропускали его заседания, чтобы сходить в кино, кафе или театр с кем-нибудь, чей набор хромосом включал в себя букву «Y». С отвращением, естественно.

Некоторые члены клуба уже знали, чем отличается поцелуй переполненного гормонами студента от поцелуя одноклассника, тайком читали некоторые разделы журнала «Здоровье», а однажды, в преддверии новогоднего вечера, все вместе вслух прочли омерзительную ксерокопию книги сексопатолога со странной, явно ненастоящей фамилией Стрит.

Копия была признана омерзительной не только по качеству, но и по содержанию большинством голосов, но Диана подозревала, что, несмотря на некоторую загадочность отдельных, описанных бесстыдным Стритом действий, подругам, как и ей, пришлось сменить трусики по приезду домой.