Будучи от природы человеком очень не глупым, Диана прекрасно понимала природу своей хандры, или, если уж говорить красиво, сплина. Не было ни гроша, а тут – алтын. Сравнив Краснова с алтыном, Диана невольно улыбнулась.

Желание любить так же естественно для человека, как и потребность в воде, еде, сне… Но при наличии амбиций и мало-мальского интеллекта эта потребность значительно труднее удовлетворяется. Диана немного завидовала подругам, которые решили эту проблему одним махом, по крайней мере в ее физиологическом аспекте.

Еще до развала «Женского клуба», во время длинных вечерних бесед она поняла всю недолговечность и показушность декларируемой независимости. Путь был один, мало чем отличающийся от пути бабушек и мам нынешних эмансипе: замужество, дети, работа для проформы (разве можно быть реально независимой при такой зарплате), квартира, машина, дача, внуки… Только на пути мам и бабушек было куда больше трудностей и лишений, и именно поэтому они всеми силами ограждали своих благополучных дочерей от малейших неприятностей, желая им блага и отбирая у них возможность «сделать» себя, самостоятельно решить свою судьбу.

Замужество было прекрасным выходом из всех сложностей жизни в родительском доме (о будущих, куда более тяжелых сложностях в собственной семейной жизни мало кто из девушек задумывался), и Дианины подруги, словно лемминги, повинующиеся неслышимому сигналу, бросались в брак, как в океан, крепко держась за руку нелюбимого, а иногда и малознакомого человека.

Большая любительница и тонкий знаток чужих мужей Оля Кияшко, наблюдательная и ехидная, в таких случаях всегда говорила с трудно скрываемой брезгливостью: «Мадам торопится сдать щель в эксплуатацию, а я предпочитаю взять член в аренду». Это была своеобразная декларация независимости, но все-таки она вызывала у Дианы куда большее понимание, чем Лидочкин Жорик в роли жизненной опоры.

Кияшко решила свои проблемы совсем другим путем, от которого коробило благовоспитанных подруг, хотя, по утверждению самой Кияшко, они просто завидовали.

«Представь себе, – говорила она Диане, – наши коровы решают выкинуть какой-нибудь номер… Но что скажет муж? Что скажет мама? А не дай бог это станет известно папе? Что подумает обо мне общество? И ей плевать, что у мужа рубашка и трусы в чужой губной помаде через день, и он, стоит ей отвернуться, готов поиметь все живое в радиусе километра. Что с того, что ее порядочные мама с папой вот уже пять лет по вечерам целуют друг друга только в щеку и тепла в них не больше, чем в отмороженной заднице? Нет, это не по мне! Я сама буду выбирать того, кого мне трахнуть, и горе тому, кто подумает, что может трахнуть меня!»

Диана не переставала удивляться агрессивности подруги, и часто Олины декламации заставляли ее краснеть. Но семейная жизнь ее соучениц складывалась в основном достаточно безрадостно, быстро превращая их в настоящих советских женщин – наделенных от природы необычайной привлекательностью, обреченной на гибель в течение одной пятилетки. Или «пятиебки», если пользоваться терминологией Кияшко. От потускнения, или, говоря иначе, «обабливания», было одно временное лекарство – обеспеченность. Но и оно не спасало – просто это была другая колея, такая же глубокая и более продолжительная, но конечный пункт был предопределен.

Она хотела своего пути и, в силу природной самоуверенности, считала, что иначе просто быть не может. Выйти замуж не было проблемой. Было бы желание, а найти более или менее подходящую пару «штанов» – дело техники и двух недель времени. Но как же быть с мыслями?