Даже Ф. М. Достоевский, этот суровый и не всегда справедливый оппонент революционеров и социалистов, против которых он и направил свой роман «Бесы», появившийся одновременно с лесковским романом «На ножах», – даже он недоуменно развел руками. «Читаете ли вы роман Лескова в «Русском вестнике»? – спрашивает он А. Н. Майкова. – Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества»[5].

Окарикатуривание демократов, весьма заметное и в романе «Некуда», здесь переросло в памфлетное обличение реальных и легко узнаваемых участников освободительного движения. И Суворин был прав, заметив, что при создании романа автором руководило мстительное чувство к нигилистам. А сам Лесков признал, что «сбился» в романе на одну мысль с Достоевским – на аморализм нигилистов.

По самым расхожим штампам антинигилистической литературы строится сюжет романа, портретируются его персонажи: нигилисты поют гадкие, сальные песни, неряшливо одеваются, соблазняют невинных девушек, привлекают к своему «движению» преступников. И даже А. Л. Волынский, сочувствующий Лескову, вынужден был признать: «Это запутанное произведение, с невероятно сложными и нелепыми интригами, с убийствами, поджогами и любовными историями. Нельзя понять, каким образом… Лесков мог написать именно такое произведение».

В то же время Лесков при всем крайне тенденциозном отношении к своим противникам уловил реальные изменения в тактике и целях революционного движения – наметившуюся тягу к индивидуальному террору, появление политических авантюристов, приносивших этические принципы в жертву девизу «Цель оправдывает средства».

С большим трудом удалось опубликовать Лескову повесть «Очарованный странник». Еженедельник «Гражданин», который тогда, в 1873 году, издавал и редактировал Достоевский, отказался ее печатать, а Катков счел повесть «неудобною» для печати. По словам самого Лескова, Каткова «покоробило» изображение черствости и жестокости митрополита и «невысокое освещение дворянских фигур» сравнительно с образом «первопроходца» Ивана Флягина.

Несколько благополучнее сложилась издательская судьба рассказа «Запечатленный ангел», хотя и он вызвал критические замечания со стороны Достоевского.

«Запечатленный ангел» по форме – традиционная рождественская повесть с обязательными элементами чудесного, неправдоподобного. Чудо происходит с иконой ангела, вероятнее всего, иконой Михаила Архангела, которую артель раскольников хранила как драгоценную святыню. Икону отобрали у чиновников и, опечатав сургучной печатью, вручили архиерею. Раскольники выкрали свою святыню, подменив ее подделкой. И вот с иконы сама собой сошла печать. Раскольники чудесное событие сочли проявлением силы провидения и перешли в Православие.

Образ архиерея, который столь снисходительно отнесся к чиновникам, надругавшимися над иконой, вызвал у Достоевского сомнения. Неодобрительно отозвался он и о языке рассказа.

Повествование ведется от лица раскольника. Достоевский заметил, что за рассказчиком стоит автор, «ряженый», который, имитируя речь старообрядцев, «пересаливает», выражается «эссенциями».

Вскоре Лесков бесповоротно порывает с Катковым и его проправительственным журналом: «Катков имел на меня большое влияние, но он же первый во время печатания «Захудалого рода» сказал: «Мы ошибаемся: этот человек не наш! Жалеть нечего, – он совсем не наш». А чуть позднее Лесков выскажется о своем многолетнем «спутнике» еще резче: «…лично на меня как на писателя он действовал не всегда благотворно, а иногда просто ужасно, до того ужасно, что я мысленно считал его человеком вредным для нашей художественной литературы. Одно это равнодушие к ней <…> меня угнетало и приводило в отчаяние».