«Смотри туда, куда другие не смотрят».

В парке Камелий девушка присоединилась к потоку эфемеров, которые пересекали натоптанные тропинки в размеренном темпе. Время от времени кто-нибудь из эфемеров выбивался из стаи и устремлялся вперед, оставляя за собой лишь след из эфемерных теней.

Первую четверть часа Доди предпочитала бежать неспешно, напрягая свои мысли сильнее ног, а во время второй четверти она ускорялась, давая своей ипостаси выход. Когда время пришло, Доди побежала во всю прыть, и вместо нее по натоптанным тропинкам помчал вихрь. Зеленые кусты камелий появлялись и исчезали, их розовые бутоны соединились в одну сплошную неоновую линию. В эти стремительные минуты Доди чувствовала себя такой свободной, какой только может чувствовать себя человек. Этим эфемеры были схожи с левитантами. Расстояние для них никогда не являлось помехой – Граффеория была открыта им, вся и без остатка. И Доди черпала эту свободу как воду, насыщалась ей. Щеки ее краснели, прилипшие к лицу волосы пускались по ветру, а ее дух крепчал в догонку с напряженными икрами.

Обогнув парк по периметру, Доди вернулась домой, и следующий свой час она посвятила сборам. Теплая ванна, плотный завтрак из каши и трех бутербродов, глажка тяжелым утюгом рабочей формы. Свой желтый плащ Доди одевала только в случае, когда того требовали условности – полицейским ее ранга такое не возбранялось. А потому ее желтый плащ, чистый и выглаженный, всегда висел в платяном шкафу ее кабинета.

У выхода Доди заглянула в зеркало. Ее прямые волосы ровным строем огибали лицо и едва касались плечей; настолько же ровная челка прикрывала высокий лоб. Природная рыжина придавала коже бледно-сероватый оттенок, и Доди спешно нанесла румяна.

Ее саквояж висел на ручке двери. Надев высокие ботинки, которые больше походили на армейские, она закинула ручку саквояжа через плечо и вышла.

Чуть ли не каждый сосед детектива Парсо считал своим долгом поздороваться с ней, а Доди, в свою очередь, считала долгом поздороваться в ответ.

– Продуктивного вам дня, госпожа Парсо.

– Благодарю, господин Илс. И вам желаю того же. И берегите спину.

– Здравствуйте, Доди! Как пробежка? Камелии уже распустились?

– Вовсю цветут, Амма.

В полицейском участке кипела работа. Желтые плащи сновали по холлу в беспорядочном потоке; у стойки администратора собралась длинная очередь, граффы обмахивались от духоты шляпами и недовольно ворчали. Огромные потолочные часы с бронзовым грифоном в изголовье вот-вот отобьют восемь. Доди проходила мимо коллег и чинно здоровалась с каждым. Лифт она намеренно миновала и поднялась по запасной лестнице.

Оказавшись в своем кабинете на пятом этаже, она скинула саквояж на свой прибранный стол и принялась раздвигать шторы. По развешанным повсюду картинам в стиле позднего импрессионизма заходили солнечные лучи.

– А, Доди, вы уже на месте.

Она обернулась. У двери стоял ее начальник, Женевьевон Миль, и задумчиво почесывал свои седеющие бакенбарды. Доди поздоровалась и с ним, изумившись, что капитан сам пришел в ее кабинет, а не вызвал ее в свой, как действовал обычно.

– Что-то случилось, капитан?

Ответить Миль не успел: здание участка разошлось в сильнейшей тряске. Всему виной потолочные часы с грифоном из вестибюля, вольное изобретение иллюзионистов и кукловодов. С наступлением нового часа грифон распускал свои крылья и делал круг, отчего здание начинало трясти как при землетрясении. Парсо и Миль – граффы привычные, за годы службы они научились пережидать короткую болтанку без единого движения. Ноги врозь, руки в стороны – и равновесие их было непоколебимо. Только вот боевая трость Доди, та, что с набалдашником в форме головы беркута, не выдержала болтанку и рухнула с назначенного для нее крюка.