Доди потратила на Веру еще пятнадцать безрезультатных минут, намекнула ей на приборку своего рабочего места и спустилась на этаж ниже. Там, у стойки с кофемашиной, стоял офицер Круаз. Он пытался совладать с молочной пеной, которая вылилась из кружки прямо на его ботинки. Заметив подходившую Доди, он отряхнул ботинки и вылил остатки молока в чашку.

– Будете кофе, детектив Парсо?

– Нет, Круаз, я к тебе на минутку.

Когда она задала ему тот же вопрос, что задавала Вере, Круаз сомкнул белесые брови и откинул голову к плечу – как делал всякий раз, когда задумывался.

– Лестница из вишневого дерева… Хм. – Он сделал глоток. – Не помню такой. Когда наша группа приехала на вызов, у скамеек было пусто. Не считая Петроса, конечно. Такую крупную вещь, как лестница, я бы сразу заметил и занес в список вещдоков.

– Сегодня Постулат сказал мне, что Интрикий Петрос облокотил свою лестницу на ближайший к скамейкам фонарь.

Круаз откинул голову к другому плечу, помолчал чуть и произнес:

– У фонаря было пусто, как и во всем переулке. Вероятно, к нашему приходу кто-то уже успел своровать эту лестницу. – Он посмотрен на нее и прищурился. – Однако же странно, что Постулат сказал вам о лестнице только сегодня.

– Он утверждает, что и раньше говорил мне о ней.

– И вы об этом забыли? – Круаз рассмеялся, от чего на его ботинки вылилась новая порция кофе. – Парень со шрамом до сих пор не понял, по всей видимости, с кем заимел дело.

Доди оставила замечание офицера без комментария. Сейчас ее интересовало другое.

– Дежурные эфемеры на тренировке?

– Да, я только что оттуда. Блефлок гоняет всех с восьми утра, мокрого места на мне не оставил. А что? Опять хотите присоединиться?

– Хочу. Мне нужно хорошо подумать.

– Это во время тренировки с боевыми тростями-то?

– Именно.

Круаз хмыкнул, и Доди, оставив его допивать кофе в одиночку, отправилась в кабинет за своей боевой тростью. Оттуда – по лестнице вниз, в подвальные помещения участка. Для умственной нагрузки нет ничего лучше нагрузки физической.

Два дня. До тотального сканирования Постулата оставалось два дня. У нее есть сорок восемь часов, чтобы понять, что же произошло в ту ночь на улице Пересмешников.

– Левитанты, Ирвелин. Мы – левитанты, а не птицы. Мы не можем целыми сутками по небу летать, нам передышка нужна.

– Мне просто любопытно, как долго ты, Август, можешь летать без приземлений.

– Это зависит от того, как скоро я захочу в уборную. Если навскидку, часа три-четыре. А если перед полетом выпью весь бочонок ежевичного пунша Тетушки Люсии, то и получаса не пролечу.

В семь часов пополудни Август сидел вместе с Ирвелин за центральным столиком кофейни «Вилья-Марципана». Предстоящим вечером Ирвелин должна играть здесь на рояле – на том блестящем черном красавце, что стоит в пыльном углу, – а Август зашел сюда, чтобы скоротать вечер за тремя кусками яблочного пирога, который здешняя кухарка, госпожа Лооза, печет в возмутительной степени божественно.

– Какого это – летать? – задумчиво спросила Ирвелин, сложив руки на стопку из фортепьянных нот. – Вот бы на денек стать левитантом…

– Ой, не начинай, – жуя пирог, сказал Август. – Слезливая прелюдия Миры о том, как она мечтает стать иллюзионистом, надоела мне до зуда в ушах.

– Я не о том. Мне интересны все ипостаси, и какого это, жить с каждой из них.

– Тогда тебе нужно быть Окто Олом. Помнишь, да? Графф с восемью ипостасями сразу. Вот у кого не жизнь, а сплошное веселье.

– Нет, спасибо, – вставила Ирвелин и уставилась на трещину в столе. Ее взгляд остекленел, и Август воспользовался моментом и доел последний кусок, еле как запихнув его в рот.