Троцкий возражал не столько против идеи социализма в одной стране, сколько против концепции Сталина о социализме в отдельной стране. Он утверждал, что стагнация может возникнуть в случае целенаправленного стремления создать отрезанное от всего мира замкнутое хозяйство; автаркия, по его мнению, неизбежно приведет к катастрофе. Необъяснимая на первый взгляд непоследовательность политических взглядов Троцкого связана именно с этими фундаментальными разногласиями по поводу экономической политики. Более глубокое рассмотрение истинного значения теории перманентной революции поможет доказать правомочность этого вывода.
Теория перманентной революции
Впервые в наиболее полном виде теория перманентной революции была изложена Троцким в работе «Итоги и перспективы», написанной в 1905–1906 годах. В этой работе был сделан вывод о том, что поскольку Россия была наименее развитой из европейских стран, социалистическая революция с гораздо большей вероятностью должна была начаться именно здесь, а не в западных промышленно развитых государствах. Первый этап революции, т. е. замена феодального самодержавия на более демократическую форму правления, не будет продолжительным. После короткой передышки революционный процесс вновь наберет силу и выльется в захват власти пролетариатом. Поскольку К. Маркс в 1848 году предрекал подобный сценарий развития событий для Германии, эти рассуждения Троцкого более или менее укладывались в рамки ортодоксальных марксистских взглядов. Однако в последующие годы большинство марксистов делали попытки определить степень «готовности» различных стран к социализму на основе так называемых «уровней» экономического развития. Подобный анализ мог привести к мысли о том, что отсталость России предопределяла для нее единственный путь – полномасштабную буржуазную революцию. Однако большинство теоретиков вносили поправки в эту точку зрения, допуская, что в Европе одновременно может произойти ряд политических переворотов.
Троцкий полагал, что этот псевдонаучный интерес к абстрактным уровням развития являлся лишь «безнадежным формализмом». К. Маркс действительно отмечал связь между промышленным развитием страны и возможностью захвата власти пролетариатом, однако он никак не предполагал, что это его «исторически-относительное» замечание станет «сверхисторической (supra historique) теоремой»>3. Исторический путь России был уникален, и поэтому критерии, подходящие для описания других стран, для нее были неприемлемы. Дореволюционная российская промышленность финансировалась в основном западным капиталом. Вместе с финансированием европейские инвестиции принесли в Россию самые современные методы организации производства, в результате чего Россия перепрыгнула через фазу раннего капитализма. Не менее важное влияние зарубежные инвестиции оказывали и на политику. Европейские инвесторы, стремясь получить прибыль, не имели ни желания, ни возможности выступать в роли политической оппозиции внутри России. Следовательно, буржуазный либерализм в России был гораздо менее развит, чем в других европейских странах. В то же время российская промышленность отличалась неестественно высоким уровнем концентрации, и поэтому забастовки могли с легкостью ее парализовать. Пролетариат был сильнее, чем можно было предположить, исходя из его численного состава, и гораздо более сплоченным, чем пролетариат в Германии или в Англии в сопоставимый период. Учитывая все эти факторы, Троцкий пришел к выводу, что попытка установить формальную связь между удельным весом промышленности в народном хозяйстве и диктатурой пролетариата «представляет собою предрассудок упрощенного до крайности “экономического материализма”»