Секс перестает служить задачам высшей души, если его использовать не по высшему назначению. Пробойный инструмент этот легко портится, тупится, теряет сторгический смысл. Его надо беречь и расходовать по назначению. Так оно и у мужчины, но куда более у женщины. Ужесточение требований к женскому целомудрию не мужская корысть и, уж во всяком случае, не признак неравноправия полов. Замыкая на себя мужчину, женщина должна замкнуться сама и потом не разомкнуться. Принципиально говоря, женская способность к неразмыканию дана на один раз. Во всяком случае, способность неразмыкания чрезвычайно хрупка в женщине. Раз, два походя замкнулась и разомкнулась, и – все: душевный механизм работы на единение через плоть попорчен.

С личной духовной точки зрения женщина должна блюсти себя, т. е. держать в неприкосновенности, в нетронутости, в чистоте пути замыкания своего тела. Этого от нее ждет мужчина, по верному чувству которого любая девушка, познавшая до него мужчину, в определенной мере исковеркана с точки зрения душевного единения. Плоть женщины не забывает то, что с нею происходило, и на ней, на самой ее чувственности, навеки лежит клеймо того мужчины, который разжег ее на себя.

Чем не целомудреннее женщина, тем меньше у нее шансов вступить через плоть в душевную связь с мужчиной. И это при том, что многие женщины не могут прилепиться душою к мужчине иначе, как через плоть. Конечно, это не нужно понимать узко и превратно. Существуют какие-то природные, но внесексуальные дороги замыкания мужчины и женщины в единое кольцо по плоти. Есть в близком общении двух людей разных полов особая тайна взаимопроникновения, основанная, видимо, на чувстве завинченности жизни своей плоти в жизнь плоти другого. По этому весьма властному чувству иногда живут вместе, годами не расходятся душевно ненужные, а то и ненавидящие друг друга супруги. Это же чувство сближает двух случайно брошенных друг на друга людей, мало или совсем несовместимых душевно. Годы прожившие в ладу или не в ладу, но в чистоте брачной жизни супруги становятся похожими друг на друга не только манерами, но и чертами лица. Они – вместе. Состыкованы телами и через запах, тепло, звуки, даже просто зрительно замкнуты один на другом. Он знает тепло ее тела, ощущение ее кожи, запах ее духов, шум ее дыхания, и этого оказывается достаточно, чтобы привычно замыкаться в единое кольцо, в котором соприкасаются, чувствуют прикасание и их души. Пусть такой контакт лишь намек на сторгическое благо, но душою он уже переживается как подлинное благо. Это и есть подлинное благо, только самое низшее – благо соприкосновения душ, ради которого люди часто и терпят те «всякого рода духовные и физические пороки супруга», те брачные страдания, о которых Толстой предупреждал молодых людей, мечтающих о будущем семейном счастье.

«И нет иной любви, как той, чтобы положить душу свою за други свои. Любовь – только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для любимого предмета, отдает ему свою жизнь – только это мы признаем все любовью и только в такой любви мы все находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир».

Это сказано в XXV главе «О жизни» об агапической любви. Но то же самое можно повторить и в отношении другого рода духовной любви – любви сторгической.

Неподлинная, мнимая любовь, любовь низшей души – это, по Толстому, «только известные предпочтения одних условий блага своей личности другим». Истинная любовь, любовь высшей души «проявляется в душе человека, как чуть заметный, нежный росток среди похожих на нее грубых ростков сорных трав, различных похотей человека, которые мы называем любовью. Сначала людям и самому человеку кажется, что этот росток, – тот, из которого