В следующую ночь наступила очередь Волка затаиться под высокой кручей. Полная луна, что хорошая лампа, хоть иголки собирай, всё видно. Вот в полночь серый дождался, когда из омута вынырнула чёрная рыба, да кругом закрутилась по реке, словно детский волчок, и вскоре обернулась в крылатую щуку с горящей чешуёй. Обмер сторож, боязно ему, но следом за рыбиной из речных глубин явился вороной конь с волнистой гривой и бегом на луг. Уразумел Волк, что настал его час, да как бросится ему наперерез, сиганул прямиком на лошадь и хвать острыми зубами за шею. Заметался конь по берегу, то в лощину кинется, то бросится на острые камни! Да, где там, разве оторвешь верного дружка Елисея. Как ни вертелся да ни кружился подводный гость, но в конце концов, как сноп, рухнул на песок и обернулся в водяного. Взмолился пленник:

– Отпусти меня, серый бирюк, я в жизнь никого не обижал.

– Ох и врешь, ты водяной.

– А не то я лешему пожалуюсь.

– Жалуйся. А я не служу лешаку. Мой верный товарищ – Елисей. Теперь ведаешь, кость обглоданная, почему я всю ноченьку караулил тебя? Немедля говори, как воротить облик царевичу.

– Дождался… Видно, и вправду злые языки плетут, преданнее людской дружбы нет ничего на свете. Посмотри, ведь ты из-под воды вытянул бедного старика, да вековечным уроком всё мне станет.

– Говори, Водяной, не заговаривай мне зубы, вон и заря уже алеет.

– Ладно, поведаю, не утаю, дел-то раз-два и готово – найдите реку с серебряной водой, и там воротится человечья личина царевича. Но долго не тяните, только одна луна у вас. Не поспеете, навеки прирастет шкура к нему, да следом и нутро захлебнётся звериным рыком.

– Смотри, дедушка, если обманул! Только где нам разыскивать эту самую речку? Куда ты её спрятал?

– Батюшка ещё мой покойный говаривал так – «иди туда, куда глаза глядят, найдешь то, чего не ожидал». А сам я там не бывал – надобности не было, нас-то, водяных, из дома лишний раз не выгонишь.

– Эх, перекусить бы тебе горло.

– Был бы всамделишным волком, то перегрыз бы. А собака всегда сердечна, нет в ней прирождённой злости.

– Гнилая борода, как ты разнюхал, что я пёс?

– Дык, я запросто вижу, кто под чьей личиной кроется.

– Заруби себе на носу, Водяной, если обманул, я тогда останусь навечно в волчьем обличье, ни ты и ни твоя родня не ступит более на берег, я вас день и ночь караулить стану.

– Запомнил, как такое забудешь.

На том и распрощались Волк и Водяной.

Вскоре вернулся Волк к царевичу и поведал о посуле речного хозяина. Делать нечего, собрались друзья опять в дальний путь. Идут куда глаза глядят, да за луной следят, денёчки считают, зарубки на посошке делают.

У Божены сапожки сносились, пришлось в ближайшей деревне прикупить лапти.

Прошла одна седмица, следом вторая, подобрались они уже к неведомым горам. Не тем, виденным Елисеем на закате, а к новым, восточным. Но никто не укажет и не покажет, где же та диковинная Серебряная река. Редкие прохожие головой машут, мол, неведомое место, а в трактирах постояльцы недоумённо плечами пожимают. Миновала ещё никчёмная неделя. Совсем опечалился царевич. Божена с друзьями с него глаз не спускают, всё успокаивают – то прибаутку расскажут, то песенку споют, да мало толку – всё унылы глаза Елисея. Просит царевич:

– Орёл, а Орёл, взвейся в небо и глянь, нет ли среди ручьев и рек того потока, что походит на Серебряную реку!

Поднялся в небеса Орёл и скрылся за облаками. Опять просит царевич:

– Волк, а Волк, поспеши в лес, разведай все тропинки, может, найдешь мою реку!

Убежал Волк. Сызнова просит царевич:

– Рысь, а Рысь, поднимись на вершину самого высокого дерева и взгляни, нет ли хоть ручейка с блестящими водами.