Журналисты круглосуточно дежурили у клиники, надеясь на то, что удастся поговорить хотя бы с кем-то из обслуживающего персонала, которые контактируют с девушками. К счастью для сестер, работников пера не пускали к ним самим, иначе такой атаки, какую умеет предпринимать брат-журналист, они бы не выдержали и скончались бы в цветущем возрасте.

– Что им от нас, интересно, нужно? – как-то вечером задала Надя вопрос Жене.

– Не знаешь, что? Подробностей, конечно, – пожала та плечами. – Ты же прекрасно знаешь, как пресса жадна до сенсаций, тем более что мы – русские. Им бы только подробности посмаковать, а что при этом чувствует человек, переживший весь этот ужас, их совершенно не волнует.

– Я ничего не собираюсь рассказывать, пусть хоть лопнут, – проворчала Надежда. – Никто не имеет права вмешиваться в мои личные переживания. Мне теперь до конца дней хватит воспоминаний.

– Это твое личное право, кто спорит, – вздохнула Евгения.

– Ты меня обязана поддержать. А то как-то неправильно получится, если я ничего не скажу, а ты распустишь язычок, – заглядывая сестре в глаза, проговорила Надя. – Мы же сестры, должны быть всегда заодно.

– Успокойся, никому и ничего я не собираюсь рассказывать. Да и что говорить-то? Все, что нужно, мы уже давным-давно выложили, а остальное… Господи, как же противно, когда из трагедии хотят сделать шоу! А что хотят, это уж точно. Представляешь заголовки в их газетах? «Русские «утопленницы» на тропическом острове», и мы с тобой – на пальме, рядом с обезьянами, – хмыкнула Евгения.

– С какими еще обезьянами? – не поняла Надя.

– Да это я так, для красного словца сказала, не обращай внимания, – махнула Женя рукой, а потом, усмехнувшись, добавила: – Хотя для них это изобразить – раз плюнуть. Фотомонтаж у журналистов – дело привычное, ради денег что хочешь сделают, а читатель проглотит как миленький.

– Для этого у них должны быть наши фотографии, – сказала Надя. – А мы с тобой вроде бы ни перед кем не позировали.

– Забыла, что ли? Они есть у того парня с катера, который нас на острове сфотографировал, – напомнила Женя. – И если журналисты об этом узнают, он сорвет неплохой куш, – размышляла вслух она. – Если он парень не промах, то так и поступит. Слушай, сестренка, а это же неплохая идея! Мы тоже можем продать свое эксклюзивное интервью за хорошие бабки, – захихикала Женя и потерла ладонь о ладонь. – А что? Зелени заработаем, хоть не так обидно будет, что наш круиз сорвался. Можно и фотки сделать посимпатичнее, пусть любуются. Слушай, и как же тебе удалось свой фотоаппарат уберечь? – глянула она на стол, где тот сейчас и лежал.

– Он у меня заговоренный, – буркнула Надя. – Так все время на шее и болтался. Я его только тогда сняла, когда плыла и тащила тебя вместе с плотом. Слушай, у меня теперь столько классных снимков будет – закачаешься! Я там, на острове, всю пленку извела.

– Ну так как же насчет эксклюзивного интервью? – вновь поинтересовалась Женя, хитро поглядывая на сестру. – И фотографий великой художницы, твоих, значит.

– Никак же насчет эксклюзивного интервью, даже не мечтай, я не собираюсь это обсуждать, – нахмурилась Надежда. – Это сейчас мы вроде легко об этом вспоминаем, а я, если честно, даже засыпать боюсь. Мне все кажется, что стоит мне уснуть, и я снова проснусь там, на острове. Вокруг что-то шевелится, что-то летает, кто-то кричит непонятными голосами, а ты не знаешь, с какой стороны ждать опасности. А после того случая с ямой мне казалось, что вокруг меня скорпионы ползают, и непременно покусают. Брр, вспоминать страшно, – передернулась девушка. – Хорошо, что уже на следующее утро нас с тобой оттуда забрали моряки, иначе я бы точно свихнулась. О каком интервью может идти речь, Женька? Забыть бы все побыстрее!