Монтаж: Сюзанна Кабон>9
Звукоинженеры: Марсель Ормансе, Жак Бутирон
Лаборатория C.T.M.>10: Женвилье
Ассистент режиссёра: Морис Леметр
Сюжет, а также все имена и места действия, разумеется, вымышлены. Любое совпадение с реальными личностями или событиями – чистая случайность.
Даже квартал Сен-Жермен-де-Пре – всего лишь выдумка автора, призванная отобразить самый обыкновенный крестный путь героя.
Комментатор[8]
…Когда Даниэль вышел из Киноклуба, у него так звенело в ушах, будто из его черепа, как из стакана, пили каннибалы с Соломоновых Островов, будто его башкой почём зря чокались варвары.
После показа в Киноклубе, перекрикивая поднявшийся, как всегда, вместо дискуссии гвалт, он попытался высказать новые, оригинальные идеи об Искусстве кино, и его собственные слова, брошенные в зал, возвращались к нему проспиртованным, пьянящим эхом>11.
Голос Даниэля
Меня занимают такие фильмы, в которых есть потенциал для открытий, для постоянного роста. Я люблю лишь дерзкое кино, делающее то, чего делать не должно.
Сегодня очередной фильм может войти в Историю Кино только из-за людей вроде Гриффита, которые – вместо того чтобы, как раньше, установить камеру на одном месте и заставить актёров перед ней вертеться – отважились показать крупный план, слёзы на лице героини, простую часть целого, что, разрастаясь до гигантских размеров, перекрывает всё остальное>12.
Не люблю имитаторов!
Мне нравится новоявленная жестокость того же Эриха фон Штрогейма: когда он садистски выдавливает ногтями на своём жутком лице белый прыщ! Когда мы видим, как высокомерный офицер почему-то не спешит поднять упавшую дамскую сумочку, а позже на экране появляются его омерзительные изувеченные руки>13. Но имитаторов я не люблю!
Мне нравится такое кино, в которое Эйзенштейн со своим «Броненосцем “Потёмкиным”» внедряет социальную символику. Толпа разбегается, люди давят друг друга на ступеньках под градом пуль, а армия неумолимо надвигается, точно бесчеловечная машина древнегреческой предрешённости.
Контраст между детской коляской, одиноко летящей прочь от трагедии, и чеканным шагом солдатских сапог обнажает всю суть революционной истории.
Не люблю имитаторов Эйзенштейна!
Нам известно, что Чаплин впервые использовал косвенную аллюзию в «Парижанке»: мы видим не сам отъезжающий поезд, а мелькание света из окон вагонов на лице женщины.
Я увлёкся кино из-за сюрреалистического образа в «Андалузском псе» Бунюэля: рассекающее Луну облако уподобляется бритве, которая разрезает глаз. А глазная орбита изрыгает тошнотворную радужку, словно каплю дождя.
Голоса вразнобой
Да знаем мы всё это! – Тоже мне! – Ай, браво! – Долой! – Ещё что расскажешь?
Голос Даниэля
Эй, там, в зале! Да заткнитесь вы, тетери! Я просто пытался сказать, что не хочу снимать фильмы, пользуясь чужими ошибками. Ради спасения собственной души я хочу преодолевать свои опасности. Мне нужен личный рай или ад.
Голоса вразнобой
Эгоист! – Ишь, буржуйчик какой!
Голос Даниэля
Во-первых, я считаю, что кинематограф слишком богат. Он ожирел. Он раздулся до предела, до максимума. При первой же попытке расширения кинематограф лопнет! От застоя эта набитая жиром свинья разлетится на тысячу кусочков. Я объявляю о разрушении кинематографа, о первом апокалиптическом предвестии расчленения, расщепления этого толстобрюхого и вспученного организма под названием фильм.
Свист и голоса вразнобой
Анархист!
Голос Даниэля
В сегодняшних фильмах есть что-то законченное, совершенное, умиротворённое. Причина тому – гармония элементов композиции, классическое единство составляющих: слова-изображения. Чтобы завоевать, нужно разбить. Необходимо отправить некоторых представителей этого семейства – самых молодых – в авангард, и пусть в движении за независимость они попытаются вспахать собственное поле.