Когда же объективно ты посчитал, что это – не так уж и плохо или даже хорошо. Ну и пускай тогда. Да, ты не такой, как все – и что из этого? Да, ты согласно общепринятому мнению ненормальный – и что? Да, ненормальный, просто ты немного другой и также как все имеешь право на жизнь и на счастье… По крайней мере таково было мнение Дары.

Хотя нельзя сказать, чтобы Дара в детстве была очень уж несчастна. В школе, университете у нее были друзья, она не была изгоем, напротив, она являлась полноправным членом коллектива. Но был некий осадок, рожденный детскими издевками и приставаниями, начальным отторжением и непризнанием (правда, не всегдашними) и отсутствием любовного счастья – чему тут удивляться, когда всю жизнь закрыто больше половины лица, чего ждать-то.

Позавтракав, Дара присела на кровать и стала ждать. Спустя некоторое время проснулась Линна, затем Мара, Рад и Иллара. Все собрались, позавтракали и вышли из дома.

Они направились к воротам деревни. Это было место сбора, здесь уже стояли люди и подходили новые. Сестры присоединились к стоящим и ждущим. До выхода оставалось минут пятнадцать.

Уже спорили: решали, идти дорогой или по возможности лесом вблизи нее. Леор выбрал второй вариант. «Да, он будет медленнее, но зато безопаснее», – аргументировал лидер.

Среди прибывших видно было новые лица, деревенские, примкнувшие к группе и их провожающие. Если городские были более-менее спокойны, – в связи с более ранним началом путешествия и бегством от конкретного военного уничтожения и порабощения, – то между деревенскими можно было увидеть трогательные и слезливые прощания.

Недалеко от себя Дара заметила Аглаю с матерью. Они обе знали, что, скорее всего, больше не увидят друг друга. У обеих разрывалось сердце. И обе говорили друг другу напоследок приятные, искренние и красивые слова благодарности и любви. Это была каноничная часто повторимая картина прощания: еле сдерживающий слезы родитель, которому плевать на окружающих, и отпрыск, который испытывает, возможно, такие же чувства, но из-за своей молодости и страха перед окружающими людьми показаться слабым сдерживает свои чувственные порывы.

Увидев Дару, Аглая с матерью подошли к сестрам, как обычно люди подходят к тем, с кем хоть как-то, больше остальных, знакомы.

– Привет, я – Аглая, – представилась она сестрам.

– Дара.

– Мара.

– Моя сестра, – кивком указала Дара на Мару.

– Вы присмотрите, пожалуйста, за доченькой, – попросила дрожащим голосом мать Аглаи.

– Ну, мам!

– Конечно, – согласилась Мара. – Вся молодежь уходит?

– Многие остаются, – ответила Аглая.

Ворота деревни открыли, Леор посмотрел на часы и крикнул:

– Идем!

Группа отправилась в путь. Аглая последний раз обнялась с матерью. Мать насильно взяла сумки Аглаи, донесла их до ворот и передала дочери. Аглая начала путешествие. Она сдвинулась вбок и зашагала на краю колонны, периодически оборачиваясь и смотря назад. Мать и деревня стали зрительно уменьшаться, что-то внутри Аглайи невыносимо сжалось, она вышла из колонны и, остановившись, повернулась лицом к деревне.

Полминуты неподвижным взглядом смотрела она на мать. Но вот пожилая женщина со слезами на глазах указала рукой дочери на колонну, и Аглая вернулась в нее. Ее щеки также были влажны от текших из глаз слез.

Выйдя из Круты, группа беглецов, идя по ведущей на запад старой дороге, когда поблизости была только степь, и скрываясь в ближайшем лесу, когда он имелся, с несколькими привалами часам к шестнадцати дошла до деревни Прыга. Название деревни сказали недавно присоединившиеся люди из Круты.

Прыга, точнее, то, что от нее осталось, представляющая собой разбросанные груды обломков и обветшавших строений, была пуста. Может, здесь кто и жил, то только в качестве исключения, единицы, которые пытаются спрятаться от всех. Небольшой отряд беженцев попробовал немного кого-нибудь найти, но безуспешно. Что-либо, представляющее для беглецов некую ценность и значимость также не удалось отыскать.