Взгляд Ванды зацепился за икону в углу спальни, она решила прогуляться хотя бы в церковь – по крайней мере святые на иконах не будут смотреть на неё с укором. Ванда не считала себя рьяной эктарианкой, вроде Марции, но любила саму атмосферу внутри соборов, любила слушать музыку на службах, любила росписи и мозаики, украшавшие купол или стены храмов. Там она никогда не ощущала себя лишней, Бог никогда не отворачивался от неё, не называл предательницей. Правда, он и не отвечал на её призывы к мести. Сегодня она не будет просить о мести, решила Ванда. Она просто посидит там, помолчит и наденет что-нибудь, чтобы её не узнали.

В чёрном плаще, с серым платком на голове она походила на многих женщин, сновавших по улицам. Ванда накинула капюшон – моросил дождь, чужие взгляды ей тоже ни к чему, – и ступила на грязную мостовую. Она шла в полном одиночестве, оставив любимую кобылу и слуг дома: ей не хотелось привлекать внимание.

Миновав несколько закрытых храмов, Ванда добралась до церквушки, где отпевали отца. Это была одна из немногих работающих церквей – даже величественный кафедральный собор закрыли. На коронации Кэйрона доминиарх Теодор посмел прочесть проповедь о языческом зле и прямо в лицо новому королю заявил, что любой, кто отринет истинного Бога, будет проклят вовеки. На следующий день его нашли мёртвым, назначать нового доминиарха не стали. Указом короля кафедра упразднялась, собор закрывался, лишь в нескольких церквях продолжали совершаться службы. Кэйрон не хотел слишком уж накалять и так непростую обстановку. Храмы отныне запрещалось делить на зарианские и эктарианские. Обе веры уравнивались в правах с теми, кто исповедовал языческую веру. Указ короля запрещал всякую вражду, что не мешало верующим резать друг друга в подворотнях. Каждый день находили несколько трупов с разных сторон. Если убийц ловили, то казнили независимо от веры. Волхидская площадь преобразилась после казни Фелмана. Тихо, почти без суеты, опустевшие торговые ряды убрали, эшафот разобрали. Сканты запретили устраивать тут рынок и казни. Поговаривали, на площади восстановят святилище двенадцати богов. Такие святилища сканты собирались создать по всей стране, как сказал Кэйрон.

Небольшая церковь Св. Рагмира стояла недалеко от Волхидской площади. Ванда вошла, не снимая капюшона. Немногочисленные прихожане украдкой оглядывались по сторонам, следя за новоприбывшими. Ванда надеялась, что её не узнают. Знакомых она, по крайней мере, не видела, зато отметила: среди прихожан есть и эктариане, и зарианцы. Те и другие молча косились друг на друга, не пытаясь начать резню.

Ванда медленно, не оглядываясь, ступала по мозаичному полу центрального нефа, потом свернула направо, к своей любимой картине, написанной сто лет назад. Ванда любила эту картину – небольшую, изображавшую Миру с маленьким сыном Зарией на фоне одинокой скалы. Автор картины сумел передать чувства матери к ребёнку, а не к сыну Божьему. Ванда, которая не знала матери, именно такой и представляла её. Каждый раз, бывая в Нортхеде, она старалась прийти в эту церковь. К счастью, картину никто пока не тронул. Ванда замерла у неё, скинув капюшон.

Ванду воспитывали эктарианкой, с детства отец приучал её обращаться к одному Богу. В её мире обитали и другие боги – более приземлённые, варварские, по-своему привлекательные. Они жили в сказаниях и легендах, покровительствовали кланам и силам природы – их поминали больше по привычке, чем из веры. В вопросе погребения мёртвых, однако, старые традиции оказались прочны. Георг называл их суевериями, пережитками прошлого, горцы же свято чтили обряды и провожали покойников на тот свет в соответствии с древними обычаями. Двенадцать богов были неотъемлемой частью жизни в Серебряных горах, но, в отличие от Макса, Ванда никогда не жаждала ради их возвращения убить привычную веру. Её коробило то, как сканты и Кэйрон обращаются с храмами и священниками, но она старалась не слишком задумываться о последствиях. Будь что будет!