– Они сдались и сложили оружие. Нападать на безоружных – значит самим уподобиться разбойникам. Если их ждет казнь, пусть так, но все должно быть по закону. – ответил Леон.

– А может их к делу пристроить? Бабенку хотя бы, как-то не по-людски это, женщину вешать.

– Барышню, Готфрид, барышню, – поправил Леон.

– Чего это ты мой друг, ранее Зотика не поправил с этим словом?

– Зотик, не рыцарь, а посему волен изъясняться как пожелает, нам же, рыцарям, должно вести себя подобающе и подавать пример остальным.

– Прости, Леон, ты конечно же прав, – примирительно поднимая руки, ответил Готфрид.

– Во времена-то настали дурные! Даже девицы в разбой подаются, забывая о своем месте в этом мире, верно я говорю, а? – негодовал Зотик и под стать его речам, в соседней комнате заплакал ребенок.

– Верно-верно, – согласился слегка раздраженный Готфрид.

Арина встала из-за стола и пошла убаюкивать малыша, которого похоже разбудила не гроза, а особенно громкая и эмоциональная речь Зотика. Леон задумчиво посмотрел ей вслед, затем взглянул на Зотика. Сердце его переполнило странное, ноющее чувство чего-то упущенного или упускаемого прямо сейчас. Арина всего-то на год старше рыцарей, а у нее уже три ребенка, свой очаг, своя семья. С другой стороны, Зотик и не эквилар, ему ничего в этой жизни больше и не нужно, ибо он получил все, чего желал: дом, жену и хоровод ребятишек. То, что зачастую рыцари поздно остепенялись – дело привычное и понятное, но… Все дело было в «но». Леон попробовал представить себя на месте Зотика, – с супругой и детьми. Нет, такая картина никак не хотела висеть ни в одной из комнат его сознания, нарочито срываясь с гвоздей на пол и раскалывая рамку. Все комнаты его внутреннего замка уже завешаны полотнами, с изображением будущих ратных подвигов, сражающихся рыцарей, невиданных земель и замков. На самой большой картине со спины были изображены два рыцаря верхом, Леон и Готфрид, посреди пыльной дороги, в конце которой на горизонте затухало уходящее в закат солнце. Завести семью, дело нехитрое, это всегда успеется, а вот странствия по миру и подвиги, этого никак нельзя упустить. Первое могло идти после второго, но не наоборот, рассудил Леон. Между тем, Зотик продолжил начатый разговор про пленницу.

– Кто она у них там в шайке, постельная грелка?

– Лучница, – резко ответил Готфрид, чтобы упредить ответ Леона, но последний и так был в замешательстве из-за своих мыслей и не стал пока влезать в разговор. – Сам же знаешь какой у альвов глаз, да реакция, а эта еще и цинийка, в темноте видит. Тылы прикрывает и беглецов подстреливает, ну и твой вариант, само собой, одно другому не мешает. – углубился Готфрид в своей легенде, взглянув на Леона и дав понять, что так надо.

– Ясно, а то я уж думал может та самая… – почесав затылок, заметил Зотик.

– Та самая? – поинтересовался Леон.

– Розыскную грамоту тута прислали, по всему княжеству стал быть шлют. Читаю я неважно, но спасибо вам, худо-бедно умею, суть уразумел. Мол, в нашем крае орудует девица какая-то, чудурка или черномурка, вродь как-то так ее кличут. Атаманша, слыхали да? Во дела-то! Думал мож ваша, ан нет, видимо не ваша.

Рыцари переглянулись. Готфрид умоляюще посмотрел на друга и поспешил вернуться к ранее поднятой теме:

– Ну так как, Зотик, как думаешь, петлей их займут или делом?

– К какому такому их делу пристроить, Готфрид? Это ж надыть чтоб над ними стоял кто, караулил значится, а у нас тут рук свободных нет. В петлю их и делу конец, а альвийку… – Зотик задумался. – Так уж и быть, смягчили вы мое сердце – пятьдесят ударов плетью, прижечь раскаленным железом знак разбойничий и на волю, пущай идет на все четыре стороны, может наказом послужит черной козе… осе, тьфу ты, пес бы на ней ездил.