Жена Давида Лилия была женщиной в теле, но при этом от природы красивой и довольно умной. Она занималась разведением собак породы тасма, которая приобрела небывалый успех два года назад. Порода была выведена в 2069 году и удивительно походила на помесь койота и вымершего бог знает сколько лет назад фолклендского волка. По крайней мере, так многие утверждали. Собака была популярна не только благодаря своей экзотичной внешности, но и повадкам. Для охраны она совсем не годилась, потому что практически не лаяла, но была ласковой, преданной и легко обучаемой. По уровню интеллекта ее даже поставили перед немецкой овчаркой. Она идеально подходила для изнеженных городских жителей. В России заводчиков не было, поэтому Лилия быстро ухватилась за эту идею. Сперва Давид был против затеи тратить кучу денег на племенных кобеля и суку, которых должны были доставить из Австралии. Но по причине своей природной (или выработанной) уступчивости и присутствия гордыни (он не мог вот так запросто показать, что это что-то для него значит) Давид все-таки разрешил своей жене. И теперь он, кажется, даже не жалел об этом, но иногда он злился на себя за излишнюю доброту, если таковая вообще могла существовать в природе. Иной раз он принимал это за отсутствие твердости и силы воли. Он терзал себя разного рода сомнениями и вопросами, причиняя себе этим душевную боль. Тогда он ходил угрюмый и очень мало разговаривал. Даже с любимой дочкой.

И сейчас на него накатила непредвиденная тоска. Время тянулось мучительно долго, а он словно торопился куда-то. В забегаловке все время работал обычный телевизор, настроенный на канал с фильмами. Сейчас шла какая-то слезливая голливудская мелодрама без особых вывертов сюжета и «жизненности». Что-то, как всегда, сказочное. Давид не пытался вслушиваться в реплики актеров, он был поглощен мыслями о роботе и жене, с которой прожил девятнадцать лет. Она была доброй женщиной, хотя и несколько приземленной, но зарекомендовала себя как хорошая хозяйка и мать. Давид не мог вспомнить ни одного случая, когда она бы подвела его. Он ни разу не заподозрил ее в неверности или недовольстве доходами мужа. Они познакомились еще в старших классах, но завязали отношения только в двадцатилетнем возрасте. За миром они, как и большинство тамошних жителей, следили по обычному телевизору. Друг с другом они связывались по обычной мобильной телефонной связи.

Давид дожевывал последний кусок тушеной телятины, когда в бар влетел немолодой мужчина, плотно укутанный в одежды, развеяв клубы обычного табачного дыма. Все отдыхавшие тут же обратили на него внимание, но были уже готовы снова отвести взгляды. Городок был небольшой, следовательно, новые лица здесь можно было увидеть нечасто. Мужчиной оказался здешний сторож. Несмотря на свое дело, выглядел он всегда опрятно, хотя был тощ, а на впалых щеках виднелась пятидневная седая щетина.

– Быстро включите новостной канал! – генеральски скомандовал он. И хотя все вокруг прекрасно понимали, что бармен не внемлет его мольбам, все же покосились на последнего с интересом и вопросом на лицах.

– Включайте же, я вам говорю! – голос сторожа стал надрывнее, было понятно, что он не пьян и не играет.

Челюсть Давида перестала двигаться, хотя во рту был еще не до конца прожеванный кусок. Он с недоумением смотрел на мужчину, которого давно знал, но не так, чтобы уж сильно хорошо, а, что называется, знал просто о наличии сего. На этот раз бармен, с завидным усердием протиравший до этого стойку, взял пульт и переключил канал. Новостная программа уже была в разгаре, и зрители застали репортаж на полуслове. Репортера в кадре не было, только голос и сопровождающий рассказ видеоряд.