Рожать Адлен захотела дома. Она просто ненавидела запах больницы и этих напыщенных врачей, считающих себя творцами истины в последней инстанции. Стефан не понимал, почему она вбила себе это в голову. И вроде бы он уже даже и забыл, что дети появляются оттуда. Вроде бы как это вовсе и не для того было придумано. В Амстердаме работали одни из лучших врачей в мире, а она не хотела, чтобы к ее вагине притрагивались хладнокровные докторские руки в белых (или голубых?) латексных перчатках. Вообще ему было наплевать. Наплевать на нее и ее ребенка в утробе. Они были женаты семь лет, но изначально договаривались об открытом браке. Было только одно условие – никаких серьезных увлечений. Всегда возвращаться друг к другу. Хотя по большей части это было его условие. По крайней мере, он догадывался о том, что Адлен много раз силилась разорвать узы этого брака, который был заключен по интернету. Развестись можно было точно так же просто. Никаких лишних заморочек. Просто входишь в систему и подаешь заявку на удаление. Но для Стефана это казалось концом его принципа. Он не верил в понятие любви или влюбленности, считал это полнейшим абсурдом и выдумкой слабых баб. Секс – вот, что по-настоящему имеет значение. Так распорядилась природа. Секс – это один-единственный кит, держащий эту планету на плаву. Хотя несколько лет назад одна очень известная компания выпустила совершенно легальный препарат под названием «таблетки любви». Они содержали в себе какой-то комплекс натуральных гормонов, по причине которых люди якобы влюбляются. Ты не можешь полюбить? Выпил таблетку – и уже вздыхаешь по кому-то ночами. Обзаводишься семейством, детишками (естественно, продолжая принимать таблетки). Стефан как-то слышал: говорили, будто они действительно действуют. Но он считал все это полным бредом, беспределом властей, которые допускают легализации таких наркотиков. Кто-то просто зарабатывает на этом деньги.

Стефан, как и Адлен, даже не знал, чьим ребенком она вот-вот собирается разродиться. Но, по сути, это его и не сильно-то волновало. Он играл в футбол, и у него было много поклонниц. Всегда. Супругов никогда не смущала их свобода на стороне. Стефан считал, что только так человек и может обрести счастье. Это свобода. Для чего сковывать себя нелепыми условностями? С Адлен они познакомились, когда она брала у него интервью для своей продвинутой интерактивной газетенки, из которой потом с треском вылетела за историю с клеветой на министра. Это был ее звездный час. Она хотела показать всем вокруг, что не зависит от чужого мнения. Но еще до этой истории Стефана привлекла в Адлен схожесть мировоззрения. Она не хотела серьезных отношений, а он хотел свободы. Но каким-то странным стечением обстоятельств они не могли оставить друг друга в покое. Должно быть, это было одиночество. Не то, которое социальное, а то что душевное. Хотя и в это Стефан тоже не верил. Для него существовал один-единственный бог – фаллос. Да и кто мог сейчас позволить себе поклоняться богу? Разве что только мусульмане. А отдельные группки христиан еще жили в некоторых странах Европы, кое-где на юге штатов и в азиатской части России. Однако, чем старше становился Стефан, тем сильнее где-то глубоко (куда он самостоятельно не мог добраться) появлялось чувство тревоги. Он старался отбросить эти глупости подальше, но они постоянно его преследовали. Он смотрел на Адлен и видел в ней женщину. Он начинал видеть в ней женщину. Что-то в его мозгу щелкало, и ему казалось, что перед ним личность. Какой маразм! Из-за этого у него иногда пропадало желание встречаться с молоденькими потаскухами, которым только то и надо было, что ощутить вкус свободы от родительской опеки…