– Он ещё вернется в этот порт, – тихо сказала Азалия, приближаясь к Морису, – И когда это произойдет, сделайте для меня одну вещь, мистер Фанг.

– Что угодно, моя госпожа.

– Любой ценой наденьте ему на палец это кольцо, – с этими словами Азалия подала пирату золотой перстень с крупным рубином, – этот перстень однажды поможет Вашему сыну! Поэтому ради него и ради Братства не стойте за ценой.

– Позвольте мне узнать, госпожа, мой сын… он добьется того, чего не успел я?

– Да, Морис, – задумавшись на минуту, ответила Азалия. – Это будет непросто, но он добьется этого, дорого заплатив…

– Какова бы ни была цена, важна лишь цель!

– Мне искренне жаль, Морис…

– Не жалейте о таких как мы, … о бандитах, – улыбнулся Фанг. – Касательно же Вашего поручения, клянусь Вам, все будет исполнено.

Когда Морис покинул каюту, Абель ласково обнял жену за плечи и, привлек к себе.

– Сколько у нас времени? – спросил он ее.

– Недостаточно, чтобы жить, но вполне довольно, чтобы сражаться за право жить, – ответила она.

Серые своды пещеры нависали над ним. Вокруг все тонуло во мраке, который едва рассеивался светом костра, освещающим древний магический символ – перевернутую пентаграмму, очерченную кругом – выложенный осколками черного обсидиана прямо на полу пещеры. В центре этого магического алтаря, рядом с костром, стоял на коленях человек в черном плаще с опущенном на лицо капюшоном. В одной руке он держал отрубленную голову черного петуха с полуоткрытым клювом и закатившимися, подернутыми молочной пленкой глазами; а в другой – обрубок хвоста черного козла.

«Ego vos benedictio. In nomine magni dei nostri satanas. Ave Satanas. Ave domini Inferi. Satanas Nobiscum. Diabdicum Interho!» – шептали его губы.

Азалия не видела его лица, не видела того, что происходило потом, после того, как петушиная голова и ослиный хвост горели в костре, но она твердо знала, что этот человек, стоявший на коленях в центре магической пентаграммы, был Шарль Доуэл и что однажды Князь Тьмы, которого он столь упорно призывал снова и снова, явится на его зов и заберет его душу в обмен на смерть ее… и ее сына… Она знала о неизбежности рока и потому никому никогда не рассказывала о сне, приснившимся ей в ночь исчезновения Доуэла и мучившим ее с тех пор каждую ночь без малого уже пять лет…

***

Над морем догорал закат. Азалия, стоя на корме «Lux in tenebris», облокотившись о высокий планшир, как всегда в вечерние часы, любовалась морем. Рядом с ней стоял рослый, крепко сложенный мужчина бандитского вида – старпом и один из приближенных Абеля – Манкальм Фицерберт, державший на руках шестилетнего мальчика – сына Абеля и Азалии. Ребенок обнимал пирата за шею и беспрестанно задавал вопросы, свойственные детям в этом возрасте. Старпом отвечал терпеливо и размеренно. Став с первых дней появления Наэля на свет нянькой, он уже привык к его непоседливости и непомерной любознательности. Наконец, устав задавать вопросы, мальчик, подражая матери, залюбовался закатом и морем. Но вдруг что-то привлекло его внимание. Пристально вглядываясь вдаль, он спросил: «Мама, что это за корабль там, далеко-далеко?» Азалия вздрогнула и, сильно побледнев, резко обернулась к Манкальму. Прочтя в ее глазах плохо скрытую тревогу, пират свободной рукой отстегнул от пояса чехол с зрительной трубой и подал его женщине. Дрожащими пальцами расчехлив прибор, Азалия долго изучала линию горизонта. Она знала, что это бесполезно, знал это и Манкальм, но ей нужно было время, чтобы успокоиться и хладнокровно, без дрожи в голосе, озвучить то, что и так уже было понятно им обоим… Случилось то, чего так боялась Азалия и чего столь же страстно жаждал ее муж – их сын проявил свой дар; Океан говорил с ним, показывая будущее, и он видел его