– Поняла.

Когда веток стало уже много, девчонки собрались спускаться. Но не тут-то было! Залезть они смогли легко, но как слезать они не знали. Потому что снизу видны все возможные варианты для карабканья вверх, а сверху не видно ничего, особенно, когда ты сидишь на высоком дереве. Примерно через полчаса неудачных попыток слезть Танька скомандовала:

– Всё, Ольга, мы застряли! Иди тащи пилу, сейчас дерево пилить будем!

Вдруг она замолчала и прищурившись стала всматриваться в даль.

– Что видно на горизонте? – спросила Маша.

– Девчонки… надо срочно слазить! Там Малеев и Балакин едут!

– Ну, и пусть себе едут, они же не к нам. Тем более, что они не знают, что мы тут.

– Ага, не знают! Вон уже и велосипеды свои в картошку бросили. Ну всё, поздняк метаться! Они уже к нам идут! Если мы сейчас же не поторопимся и не слезем, они трусы наши увидят, а потом ещё и поржут над нами!

– Да ладно вам паниковать, платья зажмите между ног и сидите дальше, – предложила я и пошла встречать кавалеров.

Димка деловито шагал мне на встречу.

– Привет! Черёмуху едите?

– Ага.

– Вечером на лавочку выйдете?

Я кивнула.

– Ну, мы тогда заедем. Да, Дениска? – обернулся Димка к своему другу. – А где подруги твои?

– На черёмухе сидят. Застряли, слезть не могут теперь.

– Так мы подсобить можем, – предложил Денис.

– Девчонки, давайте мы вам поможем слезть с дерева? – крикнул Димка.

– Не-е-ет уж, спасибо, мы сами – услышали мы Танин голос.

– Ну, ладно. Сами так сами. До вечера, – сказали ребята и ушли.

В их паре Димка Малеев выделялся сразу. Денис всегда поддакивал ему и вечно со всем соглашался. Мы их так всегда и звали: Малеев-Балакин и почему-то всё время только по фамилии, пока однажды Малеев не спросил:

– Вы чего нас всё время по фамилии называете? У нас же имена есть. Меня зовут Дима, а его – Дениска.

Назвать мальчишку по имени для нас было сродни признаться ему в любви. Мы молча смотрели на них. Димка, театрально выдержав паузу, продолжил:

– Мы больше не будем отзываться на фамилии. Да, Дениска? – и оба хитро посмотрели в нашу сторону.

Как-то раз вечером у нашего дома кто-то позвал Димку:

– Малеев! Малеев! Ты глухой что ли?

Димка даже ухом не ведёт. Вот гад, думаю! Это он специально, значит, нас решил перевоспитать. И тихо говорю, в надежде на то, что он не услышит:

– Ди-и-им…

А он, назло мне, громко отвечает:

– А-а-а-а-ась? – и таким противным голосом он это сказал, с усмешкой посмотрев на меня. Я покраснела с головы до ног.

– А-а-а-а-ась? Чего хотела то? – снова повторил он.

– Ну… ты… и дура-а-а-к, – протянула я, и, засмущавшись, отвернулась.

С того дня мы с девочками решили называть их по именам, чтобы мальчишки над нами больше при всех не издевались.

– Оля, Ма-ша, вы-хо-ди-те гу-лять! – услышала я через окно. Я отодвинула занавеску и увидела Таню. Она радостно махала мне руками и кричала:

– Выходи, давай. Я тебя жду!

Я радостно улыбнулась и помчалась на лавочку.

– Привет! – сказала Таня.

– Привет.

– Чур, я кататься на качелях первая! – крикнула Танька и рванула к качелям.

– Да ради Бога.

Перед домом стояла высокая берёза, и её ветви раскинулись широко в разные стороны, на одной из крепких веток бабушка повесила нам качели – обычная дощечка, привязанная к верёвке. Мне нравилось кататься на них. Чуть раскачавшись, я закрывала глаза и, запрокинув голову назад, подставляла лицо солнцу. В такие минуты мне казалось, что я птица и лечу навстречу ветру… Сейчас на качелях закручивалась Танька… Она крутилась вокруг себя в одну сторону, а потом резко в обратную и была похожа на детскую игрушку юла.

– Тань, вот неужели у тебя голова потом не кружится?