И показала длинные тонкие пальцы с блестящими ногтями.

– Ну и что? – презрительно спросил обидчик, я в это время напряженно хлюпала носом.

Кузина наклонилась и провела ногтем по машине.

– Ну? И где царапина?

Все вперлись взглядами в указанное место: там было чисто.

– А у нее откуда могут быть такие ногти, чтобы пропороть железо, а?!

– А я знаю, может, она гвоздем сделала!

– Тогда покажи орудие преступления!

– А она, наверное, выбросила!

– А ты найди – сказал же, что видел!

– Да тут в траве фиг чего найдешь, чего это я искать буду!

Все зашумели.

– Ты ври, да не завирайся, а то кирпичом по башке получишь, а мы скажем, что так и было! – наседал кузен.

Мальчишка с позором бежал.

– Еще тебя поблизости увидим – не обрадуешься! – орали наши ему вслед и свистели.

Потом кузены посмотрели на меня. Я стояла с косичками одна выше другой, мокрым носом и переполненным благодарностью сердцем.

– Пошли уже, дурень, – сказала кузина и взяла меня за руку.

– Вот наглый жирдяй, – буркнул кузен и дал мне щелбана в лоб.

Может, завтра они все-таки возьмут меня адъютантом, а?

Бабушке мы о происшествии не рассказывали.

У моих кузенов была еще и своя собственная бабушка – Луба-бебо[4], которая жила совсем в другой деревне. Иногда Луба приезжала в гости, и две бабушки встречали друг друга с таким восторгом, как будто ближе и роднее в целом свете у них никого не было.

– Сватья, моя хорошая, моя золотая, с приездом! – раскрывала объятия моя бабушка.

Луба-бебо не отставала:

– Боже, Боже, что за свекровь у моей дочери, пусть у завистников глаза ослепнут!

Перед сном бабушка комментировала:

– Ну еще бы, у них в Раче такие гром-бабы, не приведи Господь, не свекрови, а кровопийцы! Конечно, где им найти такую, как я!

– Почему кровопийцы? – озадачивалась я. – Тетя смотри, какая нежная, она разве не рачинка?

– Исключения бывают из всех правил, и слава богу, – туманно объясняла бабушка.

Для детального изучения нравов Рачи мы однажды летом по приглашению Лубы-бебо поехали к ней в гости.

– Наша деревня в Раче лучше здешней, – доставали меня заранее кузены. – Тут дожди идут все время, и на речку идти за километр! А там… – И закатывали глаза.

Я запальчиво спорила, что лучше нашей деревни быть не может вообще ничего, так что пусть они уезжают к себе. Но проверить все равно было любопытно.

Бабушка набрала столько сумок, что не могла за один раз взять их все в руки, и, когда поздней ночью автобус оставил нас на освещенной лунным светом дороге, поругала собственное тщеславие:

– Едешь с ребенком, старуха, куда столько груза берешь!

Автобус уехал, смолк шум мотора, и вдруг на нас навалилась тихая ночь в горах. Луна приблизилась всем лицом, заливая стеклянным светом землю, и шелестели деревья, свивая клубок теней под ногами.

Сельская дорога шла в гору и делала крутые повороты. Ночной ветер провожал нас вкрадчивым поглаживанием щек, деревенские собаки недоуменно взлаивали и передавали дальше весть о незнакомых путниках, а мы передвигались медленно: бабушка брала две чугунной тяжести сумки и шла вперед, я садилась на две оставшиеся и дремала, мечтая о теплой постели.

Бабушка ставила под деревом свой груз и возвращалась за мной – теперь мы шли вместе, минуту бабушка отдыхала, потом снова брала свои сумки и уходила вперед, а я, подрагивая, садилась ждать ее в лунном свете, и так мы шли целую вечность. Казалось, эта ночь никогда не кончится, и эта дорога не перестанет бесконечно поворачивать вверх, и я проведу остаток жизни в полусне посреди лунного света.

Но все когда-нибудь заканчивается, и я уже не скажу с уверенностью, когда именно мы пристали к воротам, и Луба-бебо вышла с лампой, и причитала – как можно было ее не предупредить, она бы встретила, и бедный ребенок спит на ходу, и давайте я ужин разогрею, и зачем ты везла столько продуктов, сватья, как тебе не стыдно, мы тут и сами не голодные…